Все это выглядит, как полное сборище каких-то, недоумков, а не государственных мужей. «Принять посла было поручено В. М. Молотову», — читаем у Жукова. А что, кто-нибудь другой у нас занимался дипломатической деятельностью, а в данный момент почему-то решили поручить это дело Вячеславу Михайловичу? Это была его прямая обязанность как наркома иностранных дел, а не поручение ему, как мальчику на побегушках. Для чего все собрались в Кремле? Выразить свою позицию по инциденту на границе и в сформулированном виде передать через Молотова послу Германии. А по Жукову, военные так и бряцали шпорами: грозились порвать на части ступившего на нашу землю врага. Словом, даешь войну! Тут и Молотов почему-то очень уж быстро возвратился, — не совсем понятно, где же он принимал посла Шуленбурга. Ведь была же, вроде, договоренность со Сталиным, чтобы «поводить за нос» немецкого посла. Принять от него дипломатическую ноту только после начала военных действий на границе. Но это не означало бездействовать в военном отношении, т. е. не оказывать немцам никакого сопротивления. Одно другому не мешает.
Вообще, с нашими архивистами-документалистами не соскучишься. В различных сборниках документов приводятся тексты телеграмм, которыми обменивались германский МИД и посол Шуленбург в Советском Союзе. Во всех телеграммах указывается время приема и передачи. Кроме, разумеется, одной, столь важной телеграммы руководства МИДа послу Шуленбургу от 21 июня 1941 года. Догадайтесь, дескать, сами, когда была отправлена телеграмма и когда получена. А почему? Чтобы не нарушить хронологию рассказа Жукова, или по каким другим причинам?
«Германское правительство объявило нам войну», — такими были, по Жукову, слова Молотова после свидания с немецким послом. После таких слов «И. В. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался». При внимательном чтении данного текста в мемуарах Жукова можно заметить, что Сталин даже не вставал со своего места. В раннем издании Сталин просто «опустился на стул». Немцы уже рвут в клочья скромные по военным меркам пограничные части, дубасят передовые воинские части Красной Армии, а Сталин, каким его рисует Жуков, «глубоко задумался». Хорошо, что еще не заснул, а то ведь Жуков ранним утром поднял его с постели.
Вот так нам преподносит начало войны с Германией Георгий Константинович. Он еще хочет попасть в русло того сценария, о котором мы говорили выше, поэтому «оживляет» Сталина и одновременно «выдирает» фразу из мобилизационных пакетов командующих округов, вкладывая ее в уста Иосифа Виссарионовича: «Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу».