Чтобы Сталин не выглядел все же полным идиотом, писатель В. Жухрай, упомянутый выше, настаивает на своей версии, что Сталин «вопреки строжайшему запрету врача» поехал в Кремль. Этим, видимо, и объясняется вся несуразность Сталина в принятии политических решений.
«Около 13 часов 22 июня 1941 года больной Сталин, у которого температура по-прежнему держалась за сорок, временами впадавший в полузабытье, все еще был в своем кремлевском кабинете. Выступать по радио с обращением к советскому народу в таком состоянии он, понятно, не мог. Поэтому еще утром было принято решение, что в 12 часов 22 июня 1941 года с таким обращением к советскому народу выступит Молотов. Пересиливая недомогание, Сталин пытался решать ряд важнейших и неотложных вопросов, связанных с обороной страны… Лишь вечером 22 июня 1941 года Сталин возвратился в Волынское. Каких сил потребовалось от него, чтобы выдержать прошедшую ночь и день, — никто никогда не узнает. Однако никто не догадался о подлинном состоянии Сталина. Даже проницательный Жуков»,
Ну, Жукову простительно — он же не общался с профессором Преображенским, поэтому так и оставался в неведении о состоянии Сталина, вплоть до издания своих мемуаров. Если бы знал, что Сталин временами впадал в полузабытье, то, может быть, сам утвердил бы документ о Ставке?
А как же Жуков объясняет читателю такое «странное» поведение Сталина в Кремле? В первом издании ничего об этом сказано не было, в дальнейшем редактора подправили «Жукова», видимо, проконсультировались с врачами из «Кремлевки»:
«Говорят, что в первую неделю войны И. В. Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В. М. Молотову. Это не соответствует действительности. Конечно, в первые часы И. В. Сталин был растерян. Но вскоре он вошел в норму и работал с большой энергией, правда, проявляя излишнюю нервозность, нередко выводившую нас из рабочего состояния».
Как может судить Жуков о состоянии Сталина в первую неделю, когда сам же пишет, что после обеда 22 июня отбыл на Юго-Западный фронт по указанию «растерявшегося» Сталина, и появился в Москве лишь 26 июня? И что же, по Жукову, не соответствует действительности? Неужели решение о поручении Молотову выступить по радио? И в чем выражалась так называемая «нервозность» Сталина, которая «выводила нас из рабочего состояния». «Нас» — это кого? Всех собравшихся в Кремле? Или только военных с Жуковым во главе? Смотрите, какие тонкие нервные натуры собрались в военном руководстве страны.
Плохо разбирается глава правительства в военном деле, — пытается заставить уверовать нас начальник Генштаба. И дальше сетует, что «трудно было понять И. В. Сталина. Видимо, он все еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом. Вторжение развивалось на всех стратегических направлениях». А как же ему не развиваться, вторжению, когда практически все мосты немцы целыми захватили?