А вот нам не повезло… хрипя и глотая судорожно сведенным горлом прохладный ночной воздух, с лежанки резко вскочил капитан…
— Что такое, Андрей?
Абсолютно бешеные, не узнающие никого глаза пытаются на мне сфокусироваться, из горла рвутся пока еще не контролируемые фразы, являющиеся продолжением кошмара:
— Товарищ нарком, колхозные поля под Рязанью он жечь не мог и комсомолок из Петрозаводска не воровал…
— Тихо, Андрей, успокойся… это сон… это всего лишь страшный сон… обычный человеческий сон…
— Что? Где я? А… Фу…х! Ну и приснится же такое…
Несколько минут блаженной тишины, пока капитан пытается прийти в себя и сдержать дрожь уже уходящего страха. Несколько минут тишины, залитой лунным светом. Тихий шелест листвы и хриплое, загнанное дыхание хуманса рядом…
— Андрей, как у вас зовется эта небесная странница, так щедро льющая свой ласковый серебристый свет?
— Что?.. А!.. Ну… это луна.
— Луна… Спи, капитан, спи… теперь ты уснешь без сновидений, и пусть тебя разбудит первый радостный лучик веселого летнего солнца… а я еще погрущу… Спи…
Спи…
Qu’ellar Ril’lintarkyorl dos…
D’ja…[2]
Чунга-Чанга, весело живем!
Чунга-Чанга, песенку поем!
Один старый мультик
12.07.1941
Рядовой Клаус Майне
…эти восточные бесконечные леса и болота — шайсе!
Сумасшедшие местные жители, не понимающие ни слова на нормальном немецком языке. Эта мошкара размером с мизинец, звереющая от присутствия нормального немецкого солдата. Компас, стрелка которого крутится, как безумная. Герр лейтенант утверждает, что это потому, что в болоте много железной руды. Сам он до войны жил в Руре и поэтому, думаю, знает, о чем говорит. Одно радует — собаки довольно плотно держат след и ведут себя все уверенней. Скоро мы нагоним этих диверсантов и отомстим им за гибель немецких солдат!
Отодвинув стволом винтовки мешающую еловую лапу, Клаус заметил какую-то вспышку, мелькнувшую в закатных лучах справа от края растянувшегося цепью отряда…
Тихий ветерок, потянувшийся от болота, ласково перебирал черное как смоль оперение стрелы, вонзившейся в правый глаз рядового, овевал грани наконечника, теперь нагло проклюнувшегося из коротко стриженного немецкого затылка, чуть приподняв при этом каску и залихватски надвинув ее на уже бессмысленные глаза, в которых отражался — впрочем, кому какая разница…
— Клаус! Рядовой Майне! Где ты!
Встревоженные голоса, далеко разносящиеся над болотистой белорусской землей, переполошили любопытную белку, уже два часа пытающуюся своим куцым умишком дотумкать, зачем этим людям ходить кругами по вроде бы ровной, пусть и заросшей местности. И самое главное: когда эти двуногие сволочи уйдут от ее заначки, любовно припрятанной в дупле дерева, стоящего в середине вытаптываемого пространства?