«В Наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал, что связь потеряна, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи — никто не знает.
Около получаса поговорили, довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: «Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует».
Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5–10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые.
Главное тогда было восстановить связь. Договорились, что на связь с Белорусским военным округом пойдет Кулик — это Сталин предложил, потом других людей пошлют. Такое задание было дано затем Ворошилову.
Дела у Конева, который командовал армией на Украине, продолжали развиваться сравнительно неплохо. Но войска Белорусского фронта оказались тогда без централизованного командования. А из Белоруссии прямой путь на Москву. Сталин был очень удручен».
Редактор пощадил прославленного маршала, и здесь Жуков рыдает уже как «мужчина». Исследователи работают с мемуарами Микояна с большой осторожностью и считают, что ему можно верить без всяких оговорок лишь в том случае, когда речь идет о людях, с которыми у него никогда не было неприязненных отношений. Отношения у Анастаса Ивановича с Георгием Константиновичем таковыми не были, и он его в своих мемуарах слегка «опустил», и живописная картина в кабинете наркома им просто выдумана. Молотов, тушивший вспыхнувший пожар, по версии Микояна, рассказывал писателю И. Стаднюку несколько иной вариант развития вспыхнувшей ссоры, по следам которой буквально на следующий день были приняты жизненно важные для судеб страны решения:
«Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет… Изумленный такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу. Затем он тут же поехал на дачу».
Вот эта версия генезиса вспыхнувшего конфликта более правдоподобна, чем выдуманная Микояном. Во-первых, тут выпукло проявились характеры «настоящих мужчин» по принципу — «Никто не хотел уступать», а во-вторых, только такой вариант развития событий в момент, когда военные недвусмысленно дали понять, что с началом войны реальная власть перешла в их руки, мог встряхнуть «удрученного» Сталина и подтолкнуть его к принятию исторических решений по укреплению пошатнувшейся власти. В тот же вечер было принято обнародованное на следующий день решение о создании Государственного Комитета Обороны, к которому отныне переходила вся полнота власти в стране. А Сталин, как Председатель ГКО, становился единоличным правителем страны, полновластным диктатором наподобие диктаторов древнеримской республики, которых назначал сенат в критические для судеб республики моменты.