Цезарь не в силах унять нетерпения дрожь: Его легионы
двинулись в глубь неизвестных земель — уничтожить Племя без имени и его короля.
Песнь Брана.
Сверкнул кинжал — и сдавленный крик перешел в предсмертный хрип. Человек, лежавший на примитивном алтаре, забился в конвульсиях и затих. Зазубренный кремниевый клинок вонзился в залитую кровью грудную клетку, а костлявые пальцы вырвали еще трепещущее сердце жертвы. Глаза жреца, держащего сердце, светились дикой пронзительной силой. Они полыхали мрачным огнем под седыми густыми бровями.
Вокруг алтаря Бога Тьмы — груды больших неотесанных камней — рядом со жрецом стояли еще четверо мужчин. Один из них среднего роста, почти без одежды, ловкий, стройный, с черными волосами. Голова его была увенчана узким железным обручем, который украшал единственный красный драгоценный камень. Еще двое, тоже темноволосые и смуглые, были приземисты и широки в плечах. Их спутанные черные пряди падали на широкие брови. Если лицо первого дышало умом и волей, то в облике этих двоих было что-то звероподобное. Четвертый резко отличался от всех остальных. Черноглазый и темноволосый, очень высокий — на голову выше окружающих — и светлокожий, он с явным отвращением смотрел на ритуал, давно забытый на его родине.
Кормак с острова Эрин — а именно он был четвертым — знал, что обряды друидов на его острове также странны и необычны, однако в них было мало общего с тем, что он увидел здесь. Мрачную сцену освещал только один факел, в ветвях деревьев шумел ночной ветер. Кормак чувствовал себя страшно одиноким среди людей чужой расы. К тому же только что ему пришлось быть свидетелем, как вырывают сердце, человеческое сердце, из живого еще тела. Да и почтенный жрец с окровавленными руками, равнодушно взирающий на останки, лежащие перед ним, не вызывал особых симпатий.