— Марк, — говорит Николь, расстегивая блузку, — ты знаешь, у меня только что на тебя глаза раскрылись. Ты знаешь, я не могу тебе сопротивляться — по каким-то сумасбродным причинам. — Расстегнув блузку, она задирает юбку на талию, обнажив голые бедра над чулками без застежек и свои почти прозрачные черные трусики (и Марк уверен, что до сегодняшнего дня не видел на ней этих трусиков), и раскачивает перед ним своей правой ногой, а потом уверенно садится к нему на коленку, навалившись на нее всем своим весом.
— Прекрати, — говорит он, хватает ее за ноги, но не отталкивает, чувствуя в промежности трепет возбуждения, по крайней-мере он чувствует, что его член расплющен и в замкнутом пространстве. — Ты чокнутая.
— Может, я тащусь от тебя, потому что ты всегда такой злой, — говорит она. — Такой сердитый.
Марк отворачивает от нее лицо в попытке избежать ее пьяного дыхания и осознает, что смотрит на их идеально треугольную серебряную рождественскую елку, поставленную в углу комнаты. Они навешали на нее красной мишуры, золотых шаров и мигающую разноцветную гирлянду, которую может включать и выключать только Джемма. Что за издевательство, думает он. Что за фальшивка.
— И я чувствую, что я единственный человек во всем мире, который может успокоить твою ярость, который способен позаботиться о тебе, как мать, — говорит она. — Фактически я всем делаю одолжение. Держу тебя в здравом уме. Они должны мне за это приплачивать.
— Вероятно, так и есть, — говорит он, неожиданно сдвигает ее ноги со своих колен и вглядывается в ее трусики, проверяя, нет ли на них отметин того, что она трахнула кого-нибудь сегодня днем, нет ли на промежности серебристого пятна, следа засохшей спермы и женской смазки на тонкой черной ткани — он точно знает, что именно надо искать, он помнит, как обследовал трусы Ким, и точно знает, что при этом надо чувствовать. О да. Это неожиданно легкое вхождение, думает он. Эта излишняя скользкость, когда ты начинаешь трахаться. — А как еще тебе зарабатывать столько денег?
— Ты мог бы обращаться со мной получше, Марк, мог быть несколько более доброжелательным, сегодня ведь Рождество, — жалуется она.
— Я доброжелателен, — говорит он. — Больше, чем ты можешь себе представить.
— Ну тогда трахни меня, — говорит она. — Трахни меня, как ты трахал Ким.
После того, как Ким пожелала Марку счастливого Рождества, после того, как она сказала ему, что она, Дэйв и Зак празднуют в Ньюбери, как в старые добрые времена — «большое-большое спасибо» — после того, как она спросила, как себя ведет Лили, и он ответил, конечно немногословно, что она ведет себя хорошо, ей приходится вести себя хорошо, попробовала бы она вести себя в моем доме по-другому, Ким говорит: