– Кто он?! Фамилия?!!
* * *
– Вы с гостинцами, Александр Петрович? – почтительно спросил белобрысый лейтенант – дежурный по ИВС, и кивнул на пакет в руках пришедшего. Звякая ключами, он отпер дверь кабинета.
– Не для тебя, – холодно ответил Курбатов. – Давай, веди. И еще один стакан принеси. Только чистый – для меня!
Важняк поставил на стол полиэтиленовый пакет, достал бутылку водки, развернул бумажный сверток, в котором находились бутерброды с розовой ветчиной.
Кабинет для приема агентуры находился в полуподвале, за туалетом, чтобы «человечка», «стукача», «барабана», «баяна», «дятла», «наседку», «подсадку», «утку» – называют их по-разному, – можно было провести незаметно. Вроде как в туалет. Потому что если агента расколят, то обязательно сломают хребет, а то и вообще задавят или утопят в параше.
Курбатов передвинул бутылку, красивей разложил на мятой бумаге свежие бутерброды, оглядел получившийся натюрморт и удовлетворенно потер ладони. В условиях несвободы все имеет другую цену: и чистое белье, и пачка сигарет, и кусок колбасы, и глоток чифира. А приготовленное им угощение равносильно шикарному столу, накрытому в элитном ресторане «Париж». Здесь и гастрономическое изобилие, и изысканная выпивка, и демонстрация щедрости, и выражение уважения. Все это сделано, чтобы поощрить тайного сотрудника и еще больше расположить его к себе.
Именно такими несложными приемами, а девяносто процентов оперативной работы – это сплошная простота и даже примитивщина – хороший опер или следователь устанавливает контакты с нужными ему людьми и добивается их расположения. А средний опер, тем более следак, о расположении подследственных не задумывается, он прет напролом, как по закону положено: про смягчающие обстоятельства рассказывает, на совесть давит, и результаты у него совсем другие. А плохому следователю вообще все пофигу: спросил, ответ выслушал, записал, дал расписаться – и пошел по своим делам. Ну и результаты, понятно, фиговые.
Только все они работают: и хорошие, и средние, и плохие. Все они нужны начальству. Чтобы можно было грамотно свои партии разыгрывать. Нужно дело развалить – отдадим плохому, нужно с блеском в суд направить – поставим хорошего, а если ничего не нужно – пусть середнячки ковыряются… Их всегда было много, середнячков-то, а в последнее время все больше плохишей-пофигистов…
Послышались шаги, важняк оторвался от своих дум, принял торжественный вид и сел за стол. Дверь открылась. На пороге появился крепкий мужик с лицом продувной бестии и быстрыми наглыми глазами. Круглая голова была обрита, но уже немного обросла редкими волосами с сединой и проплешинами. На первый взгляд он производил впечатление блатной шелупени, со второго взгляда опытный человек понимал, что так оно и есть. Всю жизнь он воровал и хулиганил, потом районный опер вербанул его на компре, что инструкциями правильными запрещается: они предписывают обращаться к возвышенным чувствам и идейному стержню босоты, а потому стопроцентно нарушаются, ибо ни чувств высоких, ни идей у этой публики нет, а за отсутствие вербовок начальство дерет жопу.