– Послушай, Диана, – сказала одна из внимательных читательниц. – Франц и старик Даниэль ночью одни, и Франц рассказывает сон, от которого пробудился в ужасе. Так слушай! – И тихим голосом она прочла какой-то отрывок, из которого я не поняла ни единого слова, так как язык был мне незнаком – во всяком случае, не французский и не латынь. А греческий или немецкий, я сказать не могла.
– Как сильно! – воскликнула она, дочитав. – Мне так понравилось!
Вторая девушка, которая оторвалась от книги, чтобы выслушать сестру, повторила, глядя на огонь, строку из прочитанного. Много позже я узнала и язык, и произведение, а потому процитирую здесь эту строку, хотя в ту минуту она прозвучала для меня точно звон меди, не неся в себе смысла.
– Da trat hervor Einer, anzusehen wie die Sternen Nacht.[61] – Отлично! Отлично! – вскричала она, а ее темные глубокие глаза заблестели. – Как обрисован неведомый могучий архангел! Эта строка стоит сотни страниц высокопарного пустословия. Ich wage die Gedanken in der Schale meines Zornes und die Wake mit dem Gewichte meines Grimms.[62] Как мне нравится!
И обе вновь умолкли.
– Это что же, есть страна, где говорят по-таковски? – спросила пожилая женщина, поднимая глаза от вязанья.
– Да, Ханна, в стране, которая гораздо больше Англии, разговаривают именно так.
– И как же это они друг дружку понимают, а? А коли вы туда поедете, так разберете, чего они говорят, верно?
– Что-нибудь из того, что они говорили бы, наверное, мы поняли бы, но не все. Мы ведь, Ханна, совсем не такие ученые, как ты нас считаешь. И по-немецки мы не говорим, да и читать умеем только со словарем.
– Так польза-то вам от этого какая?
– Мы собираемся когда-нибудь учить этому языку, вернее, его началам, как это называется, и тогда будем зарабатывать больше денег, чем сейчас.
– Так-то так, да только хватит вам глаза портить, начитались на сегодня.
– Пожалуй. Во всяком случае, я устала. А ты, Мэри?
– Смертельно. В конце-то концов, изучать язык только со словарем вместо учителя труд очень утомительный.
– Справедливо. А уж тем более такой язык, как громоздкий, хотя и великолепный, немецкий. Но когда же Сент-Джон вернется домой?
– Наверное, скоро, сейчас ровно десять (она поглядела на золотые часики, пришпиленные у нее к поясу). Дождь все льет. Ханна, будь так добра, посмотри, как горит огонь в гостиной.
Ханна встала, открыла дверь, за которой я смутно разглядела коридор, а вскоре я услышала, как она помешала в камине – где-то по ту его сторону. Вскоре она вернулась.
– Ах, деточки! – сказала она. – Так-то мне тяжело в ту комнату заходить. Кресло-то пустое, в угол задвинуто, просто сердце надрывается.