— Благодарю вас, — не скрывая раздражения, бросил Грегори и направился ко входу в морг.
Дверь была приоткрыта, но чтобы войти в морг, пришлось бы перешагивать, вернее, перепрыгивать через труп. «Тут и так всё истоптано, — подумал Грегори, — лучше не оставлять лишних следов». Он потянул сбоку за скобу. Никакого результата. Тогда он рванул, и дверь с размаху ударила в стену. Внутри было темно. В щель под дверью намело немного снега, теперь он таял и расплывался по полу лужицей. Грегори зажмурился и, поёживаясь от промозглого холода, которым тянуло от стен, ждал, когда глаза привыкнут к темноте.
Разбитое окно пропускало немного света, второе же, забелённое извёсткой, было почти непрозрачным. В центре барака стоял гроб, выстланный стружками. К нему прислонён венок, обвитый чёрной лентой. Можно было прочесть слова: «безутешной скорби». В углу стояла крышка гроба. Под окном на земляном полу были разбросаны стружки. Напротив, у другой стены, стояли кирка, лопаты и лежал моток перепачканных глиной верёвок. И ещё лежало несколько досок.
Грегори вышел на улицу и прикрыл глаза, отвыкшие в темноте от света. Полицейский, стараясь не дотрагиваться до трупа, осторожно накрывал его брезентом.
— Вы дежурили до трёх ночи? — подойдя к нему, спросил Грегори.
— Да, господин лейтенант. — Полисмен выпрямился.
— И где было тело?
— Пока я дежурил? В гробу.
— Вы проверяли?
— Да.
— Открывали дверь?
— Нет, я светил фонарём в окно.
— Стекло было разбито?
— Нет.
— А гроб?
— Простите?
— Гроб был открыт?
— Да.
— Как лежал покойник?
— Обыкновенно.
— Почему он голый?
Полицейский оживился.
— Хоронить его должны были сегодня, а с одеждой это целая история. С тех пор как от него сбежала жена (это было два года назад), он жил с сестрой. Страшно тяжёлая женщина, ни с кем не ладит. Костюм, который был на нём (он умер сразу после завтрака), она не дала, потому что он, дескать, новый и ей жалко. Она собиралась дать старый, а когда приехали из похоронного бюро, сказала, что перекрасит в чёрный цвет какой-нибудь похуже, но тот, из похоронного бюро, не захотел приезжать во второй раз и взял труп, как был, без одежды. Сегодня она собиралась привезти костюм…
— Слушайте, Грегори, я, пожалуй, поеду. Мне тут делать нечего, — заявил вдруг Соренсен, внимательно прислушивавшийся к разговору. — Дайте мне машину. А сами возьмёте здесь…
— Ага, сейчас поговорим, — бросил Грегори. Соренсен раздражал его. — Постараюсь что-нибудь придумать для вас, — всё-таки добавил он, глядя на помятый брезент. Внешность покойного хорошо запомнилась ему, хоть видел он его всего несколько минут. Старик, за шестьдесят. Руки мозолистые и тёмные, темнее лица. Во весь череп лысина, и только на висках да на затылке пробивается седая щетина. Но особенно врезалось Грегори в память удивление, застывшее в широко открытых помутневших глазах.