— Столики уже отошли, теперь это делается так, — сообщил мистер Феншо и снова дёрнул за нитки.
Грегори молчал. Окно за спиной мистера Феншо было занавешено доходящей до самого пола шторой с жёлтой бахромой; в одном месте она чуть выдавалась вперёд, точно скрывала крупный продолговатый предмет.
Грегори моментально повернулся к мистеру Феншо и, задав какой-то совершенно идиотский вопрос, что-то вроде: «А какая фирма изготовила манекены?» — принялся расхваливать мастерство, с каким тот управляется с ними, а сам боком, медленно продвигался к окну и наконец коснулся шторы плечом. Ткань подалась, но тут же он ощутил упругое сопротивление. Так! Значит, там прячется человек! Грегори глубоко вздохнул и с секунду стоял, напрягшись всем телом, потом принялся ходить по комнате и болтать всякую чепуху. С какой-то противоестественной откровенностью он исповедовался мистеру Феншо в своих ночных страхах и сразу же — чтобы усыпить подозрения того, за шторой, — начал рассказывать, как идёт следствие. Он приостанавливался то возле манекенов, то у окна и, словно забыв о присутствии хозяина, обращался к тому, прячущемуся. Эта рискованная игра позволяла ему поверить в своё превосходство; он намеренно обострял ситуацию, пересыпая рассказ двусмысленными намёками, и швырял их прямо в неподвижную выпуклость жёлтой шторы — торжествуя и одновременно чувствуя, как зябко сжимается сердце. Хохоча во всё горло, быстро обводил взглядом комнату — словно неумело играл детектива, а не был им на самом деле. А в голове всё время бился крик: «Ну выходи! Выходи! Я же вижу тебя!» Он говорил всё торопливей и бессвязней, поспешно выбрасывая комканые, незаконченные фразы. И вдруг, когда стоял спиной к прячущемуся — так близко, что даже чувствовал тепло его тела, уловил в глазах мистера Феншо выражение ужаса и сострадания. Что-то сдавило его, задыхаясь, он попытался вырваться, взмахнул руками; холодное узкое лезвие вошло в грудь, и всё вокруг застыло, как на фотографии. Он медленно опускался на пол, сосредоточенно думая: «Ага, вот как это бывает! Всё останавливается! А почему я не чувствую боли?» И, готовясь к последнему напряжению агонии, ещё брезжившим краешком угасающего сознания заставил себя открыть глаза. Между широко раздвинутыми жёлтыми шторами, на которые он смотрел снизу, стоял седой мужчина. Чуть наклонившись, он внимательно разглядывал Грегори. «Ничего не вижу, — с отчаянием подумал лейтенант, хотя ещё всё видел, — так и не узнаю, который из них двоих…» Комната превратилась в огромный гудящий колокол, и вдруг он понял, что его убил человек, которого он хотел победить, что человек этот одержал над ним верх. И тут сон кончился — в тёмной комнате, пропахшей холодным, застоявшимся табачным дымом, надрывался телефон; замолкал и снова начинал звонить. Пробуждение было таким же тяжёлым, как и кошмар; медленно приходя в себя, Грегори вспомнил, что телефонный звонок давно уже мешает спать.