Она села в кресло у окна. На улице стемнело, лесистых холмов за озером не разглядеть. У опушки ходит полицейский, освещенный фонариком коллеги. Временами останавливается, наклоняется к земле, будто ищет что-то.
Биргитту Руслин охватило отчетливое ощущение, что мать совсем близко. Где-то здесь она сидела задолго до ее рождения. Здесь, в комнате, в другом времени. Кто-то сделал зарубки на белом крашеном подоконнике. Может, мама? Может, каждая зарубка — стремление прочь и новый день?
Она встала, спустилась вниз. Возле кухни — комната с кроватью, костыли у стены, старое инвалидное кресло. На полу у ночного столика — эмалированный горшок. Судя по всему, этим помещением давно не пользовались.
Она вернулась в гостиную, тихонько прошлась по комнате, словно опасаясь кого-то потревожить. Ящики секретера наполовину выдвинуты. В одном — скатерти и салфетки, в другом — клубки темной шерсти. В третьем, самом нижнем, — пачки писем и записные книжки в коричневых переплетах. Она взяла одну, открыла. Имени нет. Страницы плотно исписаны бисерным почерком. Достала очки, попробовала разобрать мелкие буквы. Книжка старая, слова написаны в старой орфографии. Чей-то дневник. Речь в записках шла о паровозах, вагонах, железнодорожных рельсах.
Потом вдруг в глаза бросилось слово, заставившее ее вздрогнуть: Невада. Она замерла, затаив дыхание. Что-то вдруг изменилось, пустой и безмолвный дом передал ей сообщение. Она попробовала читать дальше, но тут во входную дверь постучали. Биргитта Руслин положила книжку на место, задвинула ящик. В комнату вошла Виви Сундберг.
— Вы, конечно, видели, где лежали тела. Показывать не надо.
Биргитта Руслин кивнула.
— На ночь мы запираем дома. Так что пора уходить.
— Вы нашли других родственников здешних обитателей?
— Как раз хотела вам сказать. Похоже, Брита и Август не имели ни своих детей, ни других родственников, кроме тех, что жили здесь, в деревне, и тоже убиты. Завтра мы внесем их имена в открытый список жертв.
— А что потом?
— Пожалуй, над этим не мешает подумать вам, вы ведь их родня.
— Роднёй меня не назовешь. Но мне, во всяком случае, не все равно.
Они вышли на крыльцо. Виви Сундберг заперла дверь, повесила ключ на гвоздик.
— Вряд ли кто сюда полезет, — сказала она. — Деревню сейчас охраняют не хуже, чем королевский дворец.
На дороге они попрощались. Яркие прожектора освещали некоторые из домов. У Биргитты Руслин снова возникло ощущение, будто она на сцене театра.
— Завтра поедете домой? — спросила Виви Сундберг.
— Вероятно. Вы успели обдумать мое сообщение?