Я добрался до особняка Орестиллы, благополучно избежав столкновения с Публием и его клевретами. Привратник открыл дверь, и я вошел в атрий. Мое появление было встречено приветственными восклицаниями. Катилина почтительно вскочил с места и горячо пожал мне руку.
— Отлично, Деций. Молодец!
Обняв меня за плечи, он повернулся лицом к остальным и с торжественным жестом провозгласил:
— Вот наш герой! Наконец-то мы дождались его.
Гостей было около дюжины, все они поднялись со своих мест, чтобы поприветствовать меня. Некоторые уже были мне знакомы: Курий, Цетег, Сура, Лека, а также бородатые близнецы Торий и Вальгий. Последние двое сегодня утром оказали мне решительную поддержку во время второго этапа состязаний. Торий щеголял повязкой на голове, которая, впрочем, была наложена не столь мастерски, как моя. Подбитые глаза Вальгия распухли до неузнаваемости, превратившись в маленькие щелки. Среди незнакомых гостей был лысый мужчина крупного телосложения в тунике латиклавии с узкой красной полосой, означавшей принадлежность к сословию всадников. Прочие не имели никаких знаков различия.
— Деций, — произнес Катилина, когда к нам приблизился лысый, — позволь представить тебе Публия Умбрена, известного предпринимателя. Сфера его интересов охватывает всю Галлию.
Это был тот самый таинственный делец, который вел переговоры с аллоброгами.
— Мне довелось познакомиться с твоим отцом в Галлии, — сказал Умбрен.
В его голосе звучала фальшивая сердечность аукциониста.
Мне также представили остальных гостей, но я не имел возможности узнать о них ничего, кроме имен: Публий Габиний Капитон, Луций Бестия, Марк Фульвии Нобилиор и Луций Статилий. Несмотря на то что каждый из них был намеренно облачен в простую тунику, все они были всадниками и являли собой яркий пример голодранцев, каковыми подчас являлись представители этого сословия. Некоторые, подобно Умбрену, были разорившимися предпринимателями, иные никогда не поднимались так высоко, чтоб разориться.
Прочие участники собрания и вовсе не были римлянами и представляли собой не слишком родовитую знать различных италийских муниципий и колоний. Я уже позабыл их имена, хотя при надобности их можно без труда отыскать в судебных протоколах. Зато до сих пор помню то, что однажды сказал мне Милон о мятежниках, — эти слова заставили меня пересмотреть свои радужные представления о состоянии нашей империи. В действительности только Рим пребывал в относительном спокойствии, а за его пределами повсюду бурлили волнение и недовольство.
Обнимая меня и дружески похлопывая, Катилина ненароком наткнулся на спрятанные под туникой кинжал и кесты, которые отозвались негромким лязгом. Его брови удивленно взлетели вверх, и пришлось вытащить оружие, что, к моему удивлению, было встречено всеобщим восхищением.