Навстречу шел пожилой мужчина, почему-то с саквояжем.
— Барышня, не торопитесь, — посоветовал он, когда они поравнялись. — Кладбище вряд ли будут бомбить.
Она не поняла.
— Бомбить?!
— Началась война. Немцы напали на Советы.
— Но мне… надо домой.
— Как знаете. — Мужчина поднял руку в знак прощания и продолжил свой путь.
Она еще мгновенье постояла и теперь уже бегом помчалась к воротам.
Но дома все равно оказалась после окончания налета. Пришлось стоять в чужой, набитой встревоженными людьми подворотне. И только там, прислушиваясь к их разговорам, она постепенно стала понимать, что не просто какая-то далекая, известная лишь по учебникам страна Германия напала на чуждый ей Советский Союз, — над ее головой пролетают именно немецкие самолеты и бросают бомбы на ее город… И любая, падающая с таким диким свистом бомба может упасть как раз на этот дом, в подворотне которого она стоит. И на дом, в котором она живет. А там Юргис…
Когда самолеты наконец улетели, Гражина побежала домой с бьющимся сердцем. И только свернув на свою улицу и увидев, что дома на ней целы, пошла медленнее.
Оказалось, Юргис сам догадался, что это была не учебная тревога и не гром гремел, а началась война. И это его почему-то обрадовало.
— Наконец-то зададут чертовым комиссарам жару! Жаль только, что немцы не сделали этого неделей раньше. Не пришлось бы мне тут торчать.
Гражину задело это «торчать», но она не подала виду.
— Главное, твои родители были бы дома.
— Ничего, они скоро вернутся.
На улице послышались странные хлопки. Она подошла к окну. Трое парней с белыми повязками на рукавах стреляли из-за угла по мчащимся грузовикам с русскими солдатами.
— Драпают, — злорадно хмыкнул Юргис.
— Зачем стрелять? Ведь они сами уезжают.
— Ничего. Это им за ссылки в Сибирь.
Когда проехал последний грузовик, эти трое, явно разгоряченные стрельбой, убежали. Видно, охотиться за другими солдатами.
Улица была непривычно пуста. Лишь тени домов лежали поперек мостовой.
— Ладно, хватит мне прятаться, — сказал Юргис. — Пойду домой.
Гражина оторопела: он уходит?!
— Тебе же… нельзя появляться на улице!
— Теперь уже можно. Раз большевики дают стрекача, все можно.
— Но ведь… ваша квартира опечатана, — ухватилась она за спасительную соломинку.
— Ну и что? Сорву их дурацкую печать и хозяином войду в свой дом.
— А как же… — наконец она решилась. — Как же я?
Юргис не понял. Или… — ее вдруг обожгло — он сделал вид, что не понял…
— Я тебе, разумеется, очень благодарен за твое гостеприимство…
— Гостеприимство?
— …и если тебе когда-нибудь понадобится что-то от меня, я готов отплатить чем смогу.