— Как вас зовут?
Нож для бумаги скрипел: «скретч, скретч, скретч», но, когда он соскакивал с винта, визг его заглушался слоем крема.
— Нинич, — прозвучал сквозь стекло неясный голос.
— Нинич, — медленно повторил доктор Циннер, — Нинич. Я, кажется, знал вашего отца в Белграде.
Эта примитивная ложь не вызвала у Нинича никакого сомнения; он прижался носом к стеклу, но ничего не увидел в зале ожидания: ему мешало лицо доктора.
— Отец умер шесть лет назад.
Доктор Циннер рисковал очень немногим, — ведь он хорошо знал жизнь бедняков в Белграде, и ему было известно, как они питались.
— Да. Он болел, когда я встретился с ним. Рак желудка.
— Рак?
— Боли.
— Да, да, в животе. Они начинались вечером, и все лицо его покрывалось испариной. Мать все время лежала возле него с тряпкой и вытирала ему лицо. Подумайте, вы знали его, ваша честь. Хотите, я открою окно, чтобы нам проще было поговорить?
Нож у Грюнлиха все скрипел, скрипел и скрипел; вывинченный шуруп упал на пол, звякнув, как булавка.
— Нет, это может не понравиться вашему напарнику.
— Он пошел в город, в казармы, к майору. Тут какой-то иностранец наводит справки. Мой напарник думает, здесь что-то не так.
— Иностранец? — спросил доктор Циннер. У него перехватило дыхание, появилась какая-то надежда. — Он уже уехал?
— Только что пошел обратно к своей машине, туда, на шоссе.
Зал ожидания был погружен во тьму. Доктор Циннер на минуту отвернулся от окна и тихо спросил:
— Как у вас дела? Можете побыстрее?
— Еще две минуты, — ответил Грюнлих.
— Здесь какой-то иностранец с машиной на шоссе. Наводил справки.
Корал сжала руки и тихо сказала:
— Он вернулся за мной. Вот видите? А вы говорили, он не приедет. — Девушка тихонько засмеялась, и, когда доктор Циннер шепотом попросил её не шуметь, она сказала: — Это не истерика, я просто счастлива.
Она подумала: «В конце концов, мое ужасное приключение принесло пользу, оно доказало, что Майетт влюблен в меня, иначе он ни за что бы не вернулся. Он, наверное, опоздал на поезд, и нам придется вместе провести ночь в Белграде, может быть, две ночи», — и она стала мечтать о шикарных отелях, об обедах и о его руке, держащей её под руку.
Доктор Циннер снова повернулся к окну:
— Нас мучает жажда. Есть у вас вино?
Нинич покачал головой:
— Нет, — и добавил с сомнением: — У Лукича есть бутылка ракии там, через дорогу.
Из-за спускающейся темноты расстояния казались длиннее; луны не было, и сталь рельсов не блестела; казалось, до лампы в кабинете начальника станции было сто метров, а не десять.
— Постарайся достать нам вина.