— Я ожидал увидеть нашего агента.
— Ах, бедный Экман, бедный Экман, — вздохнул Стейн, покачав белокурой головой.
— Что вы имеете в виду?
— То, зачем я пришел. Попросить вас пойти повидать миссис Экман. Я очень беспокоюсь за нее.
— Вы хотите сказать, он умер?
— Исчез. Не вернулся домой вчера вечером. Очень странно.
Было холодно. Майетт закрыл окно и, засунув руки в карманы шубы, зашагал взад и вперед по комнате: три шага в одну сторону, три в другую.
— Ничего удивительного. Думаю, он не смог бы держать ответ передо мной, — медленно произнес он.
— Несколько дней назад он признался мне, что чувствует ваше недоверие к нему. Он был обижен, очень обижен.
— Я никогда не доверяю еврею, ставшему христианином. — медленно, тщательно подбирая слова, сказал Майетт.
— Ну, послушайте, мистер Майетт, ведь это несколько категорично, — возразил Стейн, испытывая некоторую неловкость.
— Допускаю, что, может быть, он в своих переговорах пошел дальше, чем поставил меня в известность, — сказал Майетт, остановившись посреди комнаты спиной к Стейну, но так, что ему была видна вся фигура Стейна, до колен отраженная в зеркале с позолоченной рамой.
— О, переговоры, — отражение Стейна в зеркале было не столь невозмутимым, как его голос, — они ведь закончены.
— Он сообщил вам, что мы не будем покупать?
— Но он купил.
Майетт кивнул. Он не удивился. За исчезновением Экмана должно было скрываться многое.
— Я в самом деле беспокоюсь о бедном Экмане. Мысль, что он, возможно, покончил с собой, для меня невыносима, — медленно сказал Стейн.
— Думаю, вам не надо беспокоиться. Наверно, он просто ушел от дел. Немного слишком поспешно.
— Понимаете, он был встревожен.
— Встревожен?
— Ну, у него появилось такое чувство, что вы ему не доверяете. А потом, у него не было детей. Он очень хотел детей. Много поводов для тревог. Надо быть милосердным.
— Но я же не христианин, мистер Стейн. Я не верю, что милосердие — основная добродетель. Могу я взглянуть на документ, который он подписал?
— Конечно.
Мистер Стейн вытащил из кармана твидового пиджака длинный конверт, сложенный пополам. Майетт сел за стол, разложил на нем листы и стал внимательно читать. Он не делал никаких замечаний, лицо его ничего не выражало. Трудно было представить, как он был счастлив, вернувшись к цифрам, — в них он разбирался, и они не испытывали никаких чувств. Окончив чтение, он откинулся на спинку стула и стал разглядывать ногти; перед выездом из Лондона он сделал маникюр, но они уже снова требовали к себе внимания.
— Как прошло ваше путешествие? Надеюсь, беспорядки в Белграде вас не коснулись? — спокойно спросил Стейн.