— Да. Сегодня ночью.
— Почему только сегодня ночью? Когда приедем в Константинополь, почему бы вам, почему бы нам… — Он заколебался. Что-то в ней смущало его: оставался какой-то неизведанный островок в океане их дружеских отношений.
— Поселиться там вместе с вами?
— А почему нет?
Рассудок ее не противился его предложению, но оно так ошеломило ее, что ей пришлось сосредоточить внимание на всем окружающем: покачивающийся поезд, мужчины и женщины — они, кажется, едят и пьют, сидя между опущенными шторами, — обрывки чужих разговоров.
— Да, вот и все. Целовались. Только целовались.
— Хоббс и Зудглифф?
Все доводы были в пользу его предложения. Вместо того чтобы продрогшей возвращаться на рассвете в грязное жилище к местной хозяйке — та даже не сможет понять ее просьбу дать ей грелку или чашку чая и станет предлагать какой-то неизвестный заменитель аспирина для раскалывающейся от усталости головы, — вместо всего этого возвращаться в роскошную квартиру, где сверкают краны и постоянно идет горячая вода, где мягкая кровать, покрытая цветастым шелковым покрывалом; из-за этого стоит перетерпеть любую боль, любые ночные неприятности. «Но о такой жизни можно только мечтать, — думала она, — и сегодня ночью, когда он узнает, какая я холодная, напуганная и не привыкшая ко всему такому, он меня больше и не захочет».
— Подождите. Может, я вам буду не нужна.
— Нет, нужна.
— Подождите до завтрака. Спросите меня за завтраком. Или вообще не спрашивайте.
— Нет, не крикет, не крикет, — сказал Йозеф Грюнлих, вытирая усы. — Мы в Германии учимся бегать.
Необычность такого заявления вызвала у мистера Оупи улыбку.
— А сами вы были бегуном?
— В молодости я был замечательным бегуном. Никто не бегал лучше меня. Никто не мог меня поймать.
— «Хеллер».
— Не бранись, Джим.
— Я не бранюсь. Это сорт пива. В нем меньше газов. А то, что ты раньше выпила, называется «Дункель».
— Я так рад, что вам понравилось.
— Эта крошка поденщица. Не могу вспомнить ее имя, но она прелесть.
— Возвращайтесь. Поболтаем немножко после обеда.
— А вы не будете делать глупостей, мистер Сейвори?
— Я спрошу вас.
— Не обещайте. Ничего не обещайте. Поговорим о чем-нибудь другом. Расскажите мне, чем вы будете заниматься в Константинополе.
— Только дела. Сложные. Когда в следующий раз будете есть «пятнистую собаку», вспомните обо мне. Изюм. Я — изюм, — добавил он с забавной гордостью.
— Значит, я буду звать вас «пятнистой собакой». Не могу же я называть вас Карлтон. Прямо как фамилия!
— Знаете что, попробуйте-ка ягодку. Я всегда ношу при себе немножко. Возьмите одну из этого отделения. Хорошая, правда?