— Больше времени, чем я располагаю, — добавил он.
Корал не обратила внимания на его слова. В тот момент она ставила себя неизмеримо выше его. Она была возлюбленной богача, а он — трудящимся. Когда она наконец вспомнила о нем, то сказала с неподдельным презрением:
— Думаю, вас посадят в тюрьму.
— Полагаю, меня расстреляют.
Она изумленно поглядела на него, забыв, что у них разные убеждения:
— Почему?
Он улыбнулся чуть-чуть самодовольно:
— Они боятся.
— В Англии красным позволяют говорить сколько им угодно. И полиция стоит вокруг.
— Ну, тут есть разница. Мы не ограничиваемся речами.
— Но ведь будет суд?
— Что-то вроде суда. Меня повезут в Белград.
Где-то прозвучал рожок, и свисток пронизал морозный воздух.
— Должно быть, маневрируют, — сказал доктор Циннер, пытаясь успокоить ее.
Полоса дыма протянулась снаружи мимо окон, и в зале ожидания стало темно; послышались голоса, люди побежали вдоль железнодорожного пути. Буфера между вагонами заворчали, столкнулись, напряглись, и тогда тонкие стены затряслись от движения поршней, от стука тяжелых колес. Когда дым рассеялся, Корал Маскер тихо села на деревянную скамью. Сказать было нечего, и ноги у нее были холодные как лед. Но немного погодя она почувствовала в молчании доктора Циннера осуждение.
— Он вернется за мной. Вот увидите, — произнесла она с теплотой в голосе.
Нинич сунул ружье под мышку и стал хлопать руками в перчатках.
— От этого нового паровоза много шума, — сказал он, глядя, как поезд вытянулся, словно резина, описал дугу и исчез.
Стрелки застонали и вернулись на прежнее место; на встречном пути поднялся семафор. Из будки вышел человек, спустился по ступенькам, пересек линию и исчез из виду, направляясь к небольшому домику.
— Пошел обедать, — с завистью сказал напарник Нинича.
— За все время, пока я здесь, никогда не бывало, чтобы паровоз так шумел, — заметил Нинич.
Тут он услышал слова напарника:
— Майору понесли горячий обед из казармы.
Но Нинич не сообщил ему о приезде из Белграда начальника полиции — он приберег эту новость для жены.
— Ты счастливец. Я часто думаю, как славно иметь настоящий обед. Думаю, вот хорошо бы и мне жениться, когда вижу, как твоя жена приходит сюда по утрам.
— Не так уж плохо, — сдержанно согласился Нинич.
— Скажи, что она тебе приносит?
— Буханку хлеба и кусок колбасы. Иногда немного масла. Она хорошая девочка.
Но на душе у него было не так уж спокойно. «Я недостаточно хорош для нее; мне хотелось бы быть богатым, подарить ей платье и бусы и свести ее в театр в Белграде». Сначала он с завистью подумал о девушке-иностранке, запертой в зале ожидания, об ее одежде, показавшейся ему очень дорогой, и о ее зеленых бусах, но, сравнив девушку со своей женой, он скоро перестал завидовать, а проникся добрым чувством к иностранке. Похлопывая своими большими неуклюжими руками, он с восхищением думал о красоте и хрупкости женщин.