Прочел письмо, налил мадеры
И плюнул. На дощатый пол.
Как разум мой, он пуст и гол,
И нет ни версии, ни веры…
Мой Бог, безносая, угрюм.
Тебе, пожалуй, сломит шею.
Уйди! Я от вина дурею
И извергаю смрад и шум.
Сижу. Как Байрон, весь в тоске.
Гнетут бумажные застенки.
Опять про смерть и про коленки,
Про стопку в страждущей руке…
Ну все. Упал лицом на стол.
Страницы облепили щеки.
Как черви, уползают строки,
Вся чушь, что я здесь напорол…»
– Что это? – удивленно спросил я, снимая наушник. Борис улыбнулся:
– Песня, соответствующая моменту! Это из раннего «ЛСД», слыхал такую группу?
Я кивнул, а Борис продолжил:
– Я современную музыку вообще слушать не могу, все эти рэпы-рэйвы-техно-дэнсы… Чего там еще есть? Хип-хоп? Бр-р-р, муть! Так, собрал коллекцию любимых в ранней молодости групп, благо, на «Горбушке» все можно достать, теперь балдею!
Я в свое время тоже увлекался музыкой, поэтому у нас с Борисом, оказавшимся упертым меломаном, нашлось о чем поговорить аж до самого Гагарина.
Народу в электричке становилось все меньше и меньше, да и типажи поменялись – если в начале с нами ехали одни москвичи, то теперь на остановках в вагон залезали мрачноватые, дряхлые бабули с корзинками и котомками.
* * *
В Вязьму приехали в седьмом часу. Накрапывал нудный дождик. Здесь было существенно холоднее, чем в Москве, а может быть, нам просто так показалось после теплого вагона электрички. Низенький, обшарпанный вокзальчик был пуст, и наши шаги отдавались гулким эхом в давно не крашенных стенах.
В справочном бюро Борису сказали, что ни какого Корьёва не знают, и посоветовали сходить на автовокзал, до которого рукой подать – он притулился тут же, на привокзальной площади.
Автовокзал представлял из себя деревянное одноэтажное зданьице с навесом, под который жались от дождя несколько сереньких старушек. Борис, решительно расплескивая лужи, устремился к ним:
– Здорово, бабули! Как нам до Корьёво доехать?
Старушки завозились, переглядываясь, зашептались, и наконец одна, самая бойкая, ответила, шамкая беззубыми челюстями:
– Так до Корьёво амтобусов не ходить, милок! Вам до Гришино надоть, а тама уже пешком, недалеча, километров пять!
– Спасибо, бабули, дай вам Бог здоровья! – весело сказал Борис и пошел к кассам, за билетами.
Я закурил, спрятался под навес, оглядываясь. Вязьма после великолепия залитых светом московских улиц казалась мне темной, убогой деревенькой – лишь кое-где горели фонари, не освещая, а словно наоборот, подчеркивая сгустившуюся темноту.
Чуть в стороне светились окна пятиэтажек, у вокзала пестрели витринами приметы времени – коммерческие палатки. Я вспомнил стихи, слышанные еще в юности от одного из поэтов-любителей моего родного городка: