Тут навалились и на нас. Борис, пригнувшись, поймал ближнего из набегавших за руку, как-то хитро вертанул, раздался хруст, и тело нападающего с воплем покатилось по мокрой траве. Против меня в тот же миг оказался жилистый, еще не старый, лысоватый бомж в камуфлированном ватнике. Палкой, зажатой в грязной руке, он издали звезданул в меня, целясь в голову: «На-а, козлина!»! Я чудом увернулся, готовясь встретить противника. Разные приемчики мне изучать не приходилось, но первый разряд по гребле я имел и на силу в руках никогда не жаловался. Гораздо сложнее для меня был психологический барьер – ударить человека первым я просто не мог! Однако что-то в глазах моего противника словно подтолкнуло: «Бей, а то убьют!». Я издал какой-то дикий первобытный клич, и со всей дури врезал кулаком, попав нападавшему в голову, при этом здорово отбил костяшки. Бомжа как ветром сдуло! Он с глухим стоном рухнул под ноги дерущимся, но на его месте тут же возник второй, сбоку полезли еще, и мне пришлось не сладко. Даже фингалистая бабка влезла в драку!
Краем глаза я заметил, что Борис справляется неплохо, валяя своих противников, как мешки с дерьмом. Паганеля я не видел, он был где-то за спиной, но два выстрела дали мне понять, что он тоже держится.
Я выключил еще одного, саданув его ногой в промежность, но против меня осталось целых пятеро, не считая поварихи! Мне уже здорово досталось, удары бомжей сыпались градом, левый глаз заплывал, губы были разбиты, из носа текла кровь, а в голове зашумело, как тогда, в метро.
Бомжи теснили меня, и я отходил, отмахиваясь, все дальше и дальше, как вдруг мне под ноги попалась та самая лопата, потерянная зашедшим с тылу бомжом после первого выстрела Паганеля. Это и решило все дело. Выбрав момент, я нагнулся, ухватился двумя руками за черенок… Удары обрушились на мою спину, бока, шею и голову! Бомжи поняли, что если меня сейчас не завалить, не сбить с ног, то им придется туго. С садистскими криками, матом и воем меня били по ногам, по спине, по голове, кто-то повис сбоку, впившись зубами в ухо, обдав смрадом перепревшего пота, мочи и кала! От омерзения и боли в глазах у меня помутилось, и в следующую секунду я выпрямился!
Сбросив с себя вонючего небритого мужичонку, я покрепче ухватился за черенок лопаты и в два удара отбросил бомжей от себя, при этом уложил одного, высокого и крикливого, разбив ему голову! Противник попятился, со страхом глядя на окровавленную лопату в моих руках. «А-а-а! Твари! Поубиваю!», – заорал я и погнал четверых оставшихся по поляне! Ко мне присоединился Борис, мы сообща – он руками, я – лопатой, разогнали бомжей, причем я саданул еще двоим или троим, но бил я теперь плашмя – что-то удерживало меня, какая-то жалость к этим злым, хилым, вонючим, но все же людям…