Неизвестный Есенин (Пашинина) - страница 140

По мнению Э. Шнейдермана, маленькая группа поэтов-имажинистов проиграла — не могла не проиграть — могучему государству борьбу за свободу творчества, за независимость поэзии от власти. Сопротивление имажинистов большевики сломили голодом. Многое объясняет, как всегда циничное, но точное их собственное выражение: «Революция духа зависит от революции брюха».

Со знанием дела Илья Эренбург напишет: «Если футуризм (…) был художественным и общественным явлением, то имажинизм мне всегда казался наспех сделанной вывеской для группы литераторов». А Владислав Ходасевич скажет еще более определенно: «Все писали стихи, и все имели непосредственное касательство к ЧК».

Тот, кто не пошел на службу к большевикам, попросту говоря, был уничтожен. Грузинов и Эрдман прошли ссылку. Афанасьев-Соловьев был расстрелян. Чернов, Шершеневич и Полоцкий умерли от чахотки, Грузинов и Шмерельсон в годы войны — от голода. Мариенгоф хоть и умер своей смертью, но был отмечен клеймом неблагонадежности до конца своих дней (Э. Шнейдерман).

Мариенгоф, вероятно, добровольно, по убеждению мог пойти на службу к большевикам. И служил он, видно, честно, поскольку от него требовалось то, что он умел и любил делать: злословить и презирать.

Окружение также могло способствовать его «переходу». Тот же двоюродный брат министр водного транспорта и его друг Борис Малкин заведующий «Центропечатью». Или его жена, Анна Борисовна Никритина, хотя до сих пор не расшифрована как агент, нет сомнения, что была связана с ЧК. (Иначе зачем было Марии Федоровне Андреевой принимать деятельное участие в ее судьбе? Именно по ее протекции Никритина перебралась в Москву и попала в Камерный театр.)

Ну а то, как советская власть обошлась с имажинистом Сергеем Есениным, вообще не имело прецедентов.

О Есенине писали много и многие. Но никакая ложь «друзей» не может сравниться с той гнусностью, какую сотворил лучший друг — Анатолий Мариенгоф. Для примера процитирую читателю небольшой отрывок из романа «Без вранья» (глава 14, «Плакать хочется»), может быть, наиболее яркий, а потому наиболее гнусный, который был отвергнут за вранье всеми, кто хоть сколько-нибудь знал Есенина.

«Сергей втащил свои шкафы-чемоданы и, пошатываясь не только от их тяжести, сказал:

— Вот, Толя, к тебе привез. От воров.

— От каких, Сережа, воров? Кто ж эти воры? Где они?

— Все! Все воры! Кругом воры! Кругом!.. Ванька Приблудный вор! Наседкин вор! Сестры — воровки! Пла-а-кать хочется.