Как могло случиться, что никто в Ленинграде не знал о приезде Есенина? Могло ли такое быть? Нет, конечно. Куда делся Сахаров? Куда исчез Эрлих? В посмертной хронике указано, что никого из тех, к кому с вокзала заезжал Есенин, не было дома. Потому он и поехал в гостиницу «Англетер». «С вокзала он последовательно заезжал к целому ряду своих друзей, но фатально не заставал никого из них дома»…
Позвольте же спросить: каким ветром выдуло из города в ночь под Рождество всех ленинградских писателей? Мог ли сказать Николай Никитин, провожая на вокзал Анну Берзинь и ее спутника: — Милая Анна Абрамовна, Есенина вы не найдете. Вы напрасно теряете время. Более того, ваши упорные, настойчивые хождения из гостиницы в гостиницу и расспросы могут быть поняты как нездоровое желание докопаться до истины. Вам не следует дольше задерживаться в этом «дурно пахнущем» городе.
Что хотела сказать Анна Берзинь? Что весь официальный писательский Ленинград знал, где Есенин и что с ним, и что Есенин обречен. Так же, как сказал и врач Аронсон. Потому все и исчезли от греха подальше. Потому и Эрлиха не оказалось на месте, ведь он-то своевременно получил посланную Есениным 7 декабря телеграмму. А 16 декабря ответил тоже телеграммой: «Приезжай ко мне устрою. Эрлих».
Не искал Эрлих комнату для Есенина, потому и текст телеграммы опубликован только в 1930 году в книге «Право на песнь». Подозрительно долго отвечал не потому, что в Ленинграде не было квартир, а потому, что долго решали наверху судьбу Есенина. По той же причине он исчез как раз в день приезда Есенина, он лучше всех прочих знал, что комната Есенину не потребуется. Есенину приготовлен каземат.
Потому рапповцы, вапповцы, лефовцы Ленинграда оказались первыми в гостинице «Англетер». Они же первыми поставили свои подписи под протоколом, первыми писали мемуары — свидетельства о самоубийстве поэта. Видели и написали то, что от них требовали.
Вот один из наиболее усердных. Несколько раз, подправляя и дополняя, Всеволод Рождественский пишет: «Я был одним из первых, узнавших о его смерти, и потому мне пришлось присутствовать при составлении милицейского протокола».
Пока Рождественский с милиционером составляли протокол, художник Сварог рисовал уже знакомый нам портрет Есенина.
Потом Вс. Рождественский с завидным упорством будет писать о самоубийстве, внося «поправки», «исправления», «дополнения», «уточнения», «стилистические поправки» в течение почти всей жизни: в 1928 г., 1946, 1959, 1962, 1964, 1974.
А первое свидетельство написал Вс. Рождественский в письме В.А. Мануйлову еще 28 декабря 1925 года: