и завтрашний день, закрутилось, загудело, никак не остановить, все в сборе у секретаря горкома: и Гая, и ребята, и Хасай, еще и еще люди.
- ну, так кто начнет? - секретарь смотрит на Гая. Гая на Мамиша, а у него пересохло в горле. И не помнит, как пришел сюда, видит только Хасая, он согнулся весь, сразу поста-рел, "как же ты Мамиш, а? мало мне горя с Гюльбалой, а тут еще ты? возьми нож, иди, вот тебе моя грудь". И снова речь заводит Гая. "не то, не то он говорит!.."
- разрешите!- порывается сказать Хасай.
- вам еще слова не давали!
- дайте и мне сказать!- это Хуснийэ-ханум.
- не мешайте, Бахтиярова!
- постой!- Мамиш прерывает Гая, а тот уже все, кончил.
Хасай вскочил, чтобы что-то сказать, и вдруг стал оседать как-то нелепо.
- притворство!- кричит кто-то.
- да нет, ему плохо...
Хуснийэ-ханум рвет на себе волосы, протягивает
руки к Мамишу.
- изверг! убийца! и Гюлъбалу убил! разорил наш дом!..
А дальше что?
А дальше ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, самая необычная в азер-байджанской литературе за всю ее историю от дастана "Дедё-Коркут" до романа "Мамиш".
Саттара ночью разбудили: - Мамиш повесился!
дали телеграмму Тукезбан: "Мамиш при смер-ти" .
телеграмму Кязыму: "Мамиш трагически по-гиб".
а потом Саттар расследовал: сначала задуши-ли, затем повесили: мол, Мамиш сам. и Саттар, только он, и никто больше, говорит о Мамише: "он сказал лишь малую долю того, что знал!., нет, не без корней он, не перекати-поле, он связан с этой землей, которую любил, с родным городом, таким прекрасным!.. Мамиш в каждом из нас, и каждый из нас в Мамише". и рассказывает о Мамише, о тех, кому он был обязан в этой жизни, такие подробности, будто не о нем говорит, а о самом себе, и больно не только тем, кто здесь, кто пришел, но и тем, кого уже нет, огромный зал, и люди, люди, лю-ди, много людей, и тех, кто жил рядом, и тех, кто уехал, и тех, кто не знал, но слышал, прилетела мать, прилетел отец со всей семь-ей, дочери стоят рядом, похожие на Мамиша глазами.
Амираслан о чем-то шепчет Сеяре, а та го-ловой качает, и загоревший, как уголь, маль-чик из двора Гая стоит без майки, его не пус-кали, а он юркнул, и уже никак его не выгонишь, а у выхода милиционеры, те, которые их допрашивали, стоят, и Гая со всей семьей, а где же Октай? Шираслан? ах да, они же на него в обиде!., и тот, и другой, но какие могут быть обиды, когда его нет?
И Р здесь нет, ее мать Варвара-ханум пришла, сидит строгая, в очках, и вдова Гюлъбалы... а эти кто? это же его однокурсники с транс-парантом, а что там написано, не разглядишь, далеко стоят; мать Селима пришла, не полени-лась, сеть морщин на ее лице неподвижна, губ и вовсе не видать; и Селим, и Арам, и Сергей, бросишь яблоко - на землю не упадет, и Саттар рассказывает, и такие подробности... Мамиш открывает дверь в комнату бабушки, матери своей матери, она тогда, все время ле-жала в постели, болела, ему говорили, чтоб ее не беспокоил, не приходил сюда, а он под-ходит, и ручка, до которой Мамиш еле дотя-гивается, из гладкого синего стекла, прохладная и приятная.