Он был прав, и потому Мадлен не нашла ничего лучше, как сменить побыстрее тему разговора:
– Что ты делаешь?
– Да ничего, – спокойно ответил тот, снимая с нее туфлю. – Хочу обработать царапины у тебя на ноге. И не увиливай от ответа, меня не проведешь. – Рэнсом прищурился: – Ну так что?
У Мадлен задрожали губы. Зная, что отделаться от этого человека невозможно, она горестно вздохнула:
– Ну хорошо, я расскажу тебе.
– Я слушаю.
– Мне очень трудно говорить тебе об этом, Рэнсом. – Мадлен прокашлялась от смущения.
– Понимаю…
Видя, что она сильно нервничает, Рэнсом нагнулся и стал внимательно осматривать ссадины и царапины на ее ступнях.
Мадлен вдруг ужасно захотела дотронуться до его золотисто-светлых волос, приласкать его. А почему бы и нет? Ведь они же любовники, разве не так? Робко, осторожно она протянула руку и погладила его по голове. Рэнсом на миг замер, но сделал вид, что ничего необычного не произошло.
– У меня… Я никогда еще не испытывала ничего подобного раньше…
– Не ложилась в постель с совершенно незнакомым человеком?
– Да, и это тоже, – кивнула Мадлен. – Но главное – я никогда в жизни ни с кем не вела себя так, как с тобой, – так откровенно, бесстыдно. И никогда ни с кем мне не было так хорошо. Я не ожидала, что мне может быть так хорошо.
Он все еще возился с ее туфлями:
– И?…
– Я ни с кем и никогда так себя не вела: не говорила таких вещей, никогда…
Мадлен окончательно запуталась и замолчала, не в силах произнести больше ни единого слова. Сидела и тупо смотрела на свои туфли – когда-то красивые и элегантные, а сейчас стоптанные и грязные.
Рэнсом вдруг поднял голову и посмотрел на нее своими зелеными глазами. В них светились понимание, сочувствие и… беззащитность.
– Я тоже никогда и ни с кем так себя не вел.
– Правда? – еле слышно прошептала Мадлен.
– Правда… – признался он.
– А я думала… думала, что у тебя так бывает всегда.
– Нет, – вздохнул Рэнсом. – С тобой это было необыкновенно. – Он присел на сиденье мотоцикла рядом с Мадлен. От всей его напряженной агрессии не осталось и следа. – Я так хотел проснуться вместе с тобой в то утро. Да и не только в то.
– Но я… Пойми, не могла остаться с тобой! – чуть не плакала она.
– Но почему, Мэдди? – Он взял ее за руку.
– Я не узнавала саму себя – та женщина, которая провела с тобой ночь, была не я. Мне стыдно было бы смотреть утром тебе в глаза, стыдно за свое ночное поведение, за слова, за непристойные выражения. Такое было со мной впервые в жизни.
– Но теперь-то ты знаешь, что со мной ты была настоящей?
Ощутив внезапно настоятельную потребность рассказать кому-нибудь – нет, именно ему, Рэнсому, – о своих переживаниях, Мадлен стала торопливо объяснять: