Одобрительные возгласы поднялись над толпой.
Король подошел к Амхалу:
— Может, ты тоже один из них? Сан объяснил мне, кто ты и откуда пришел, — прошипел он.
Амхал молча выдержал паузу и, ощутив на себе враждебные взгляды этих созданий, неожиданно почувствовал себя чужаком в чуждой ему земле.
— Я никогда не был таким, как они.
— Предатель! Мерзкая гадюка, как ты мог! — выкрикнул из последних сил лежавший на земле человек. Его крик сменился стонами боли, после того как брошенный камень угодил ему прямо в лицо.
Крисс улыбнулся:
— Ну вот, ты уже не один из них. — Затем, закрыв на мгновение глаза, он произнес: — Отведите его на арену.
Толпа взорвалась восторженными криками.
Амхал, направившись вслед за эльфами, был ошеломлен таким яростным порывом, который, как он думал, сумел наконец понять.
Арена находилась на той самой поляне, где они приземлились. Она представляла собой некое подобие колодца, вырытого в земле примерно в четыре локтя глубиной и огороженного деревянной балюстрадой. Амхал сразу же узнал ее. На дне находились две виверны, которых он успел заметить еще сверху. Эльфы столпились у края, и дети стояли в первых рядах. Измученное тело пленника доставили на арену по подземному коридору. И тогда Амхал все понял. Он видел, как несчастный попытался бежать, и услышал его вопли, когда в него вонзились когти первого животного. Юноша почувствовал запах крови, хруст ломающихся костей и разрываемой на части кожи. Он услышал нечеловеческие крики пленника и увидел, с какой жадностью накинулись на него животные, расчленяя несчастного под ликующие возгласы толпы. Амхал окинул взглядом лица эльфов, не заметив ни в одном из них ни следа жалости и сострадания, только ненависть и безумное веселье. Те же самые эмоции отражались в лице их правителя, еще совсем недавно мило игравшего с девочкой и показавшегося юноше истинным мессией. Теперь и Крисс был целиком захвачен этим кровавым зрелищем. Амхал почувствовал, как задрожало его сердце. Этот народ говорил на языке Разрушителя, на том же самом языке, который так воодушевлял его и Сана.
И если существовал кто-то, кто бы мог освободить юношу от мук собственной совести, превратив его в бессердечное и безжалостное существо, к чему он так отчаянно стремился, то это был не кто иной, как этот молодой король, прекраснейший и благородный, с куском льда вместо сердца.
Зрелище окончилось лишь тогда, когда обезображенное тело человека перестало судорожно биться в смертельной агонии. Толпа рассеялась, предоставив вивернам в одиночестве насыщаться своей добычей.