У Нарвской заставы цепь солдат по команде подскакавшего полковника разомкнулась и пехотинцы выстроились в две взводные колонны. Винтовки — «К ноге», шапки — «На молитву» сдёрнуты с голов, покоятся на сгибе руки. Вдоль проспектов центра столицы живыми монументами стоят парные верховые разъезды драгун и казаков. На перекрёстках — вооружённые полицейские.
Всё медленней движется многотысячная колонна. Затесавшиеся в толпе эсеровские дружинники стискивают потными пальцами в карманах пальто согретые живым теплом рукояти «велодогов» и «браунингов».
* * *
В Зимнем дворце Великий Князь Николай Николаевич вызвал к себе министра внутренних дел Святополк-Мирского.
— Павел Дмитриевич, Вы с Коковцовым сумели убедительно доказать необходимость отмены режима военного положения в столице. Надеюсь, это решение не окажется ошибочным. Однако, как мне доносят по телефону, рабочая манифестация уже вошла в центр Санкт-Петербурга и направляется ко Дворцовой площади. Однако ранее речь шла только о том, чтобы шествия проходили не далее окраин. Что происходит, потрудитесь объяснить.
— Ваше Императорское Высочество! Рабочие идут к Вам, чтобы подать петицию с верноподданническими мольбами о помощи и поддержке! Однако же в их среду затесались смутьяны из разного рода нелегальных кружков, которые и подбивают работников идти далее заранее отведённых для шествия мест.
— И что же это за «смутьяны»?
— Главным образом они принадлежат к организации социал-революционеров, есть и анархисты, и марксисты…
— Бомбист на бомбисте сидит и браунингистом погоняет! Чорт знает, что такое! Почему же их заранее не задержали?
— Так ведь, Ваше Императорское Высочество, формально-то не за что! Доказать бомбизм большинства из них пока что не удаётся, а по одному только подозрению хватать — так ведь сразу и отпускать пришлось бы. От этого полиции толку нет, один лишь позор и поношение…
— Ладно. Чорт с ними: после разберётесь. А что за петицию несут манифестанты?
— Так что не могу знать!
— Ну, так узнайте! Кто назначен принять у них петицию?
— …
— Тааак… Раз так — то извольте-ка, Павел Дмитриевич, самолично и толпу остановить, и петицию у работников принять, и тотчас мне её доставить! Думается, много времени это у Вас занять не должно: вон, пение уже в моём кабинете слыхать! А от Невского через Дворцовую площадь до дворцового здания не более, чем за пять минут скорым шагом дойдёте! Ступайте же!
* * *
«Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь. Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.»