Носорог для Папы Римского (Норфолк) - страница 564
Пара башмаков.
Он снова отвернулся к стене. Кто-то стоял у него за спиной, на самом краю его поля зрения. Он ощущал странную невесомость. Может, это тоже было частью розыгрыша, задуманного Батистой? Он провел рукой по стене в тридцатый, должно быть, раз, чувствуя, как колотится у него в груди сердце.
— Вы не можете вечно делать вид, что меня здесь нет, брат Ханс-Юрген.
Он неловко повернулся на каблуках, готовый встать и… И что? Защищаться? Такое намерение было едва ли не комичным, но, кажется, он все-таки вставал. Прежде чем он успел это сделать, новоприбывший опустил ему на плечо твердую руку и присел на корточки рядом с ним. Лицо его наклонилось, оказавшись в круге света от лампы.
Позже Ханс-Юрген осознает, что, скорее всего, вопрос, который он выпалил в тогдашнем смятении, следовало задать его собеседнику, а еще позже до него дошло, что улыбка, промелькнувшая на лице этого собеседника, была следствием не того, что он знал ответ, но лишь странного удовольствия, которое ему доставила мимолетная перемена ролей. Хансу-Юргену следовало бы знать, что приор никогда вот так к нему не подойдет. Вопрос этот должны были задать ему, и ответить так должен был он, да и улыбнуться тоже, потому что всего несколько минут назад тот ответ, что он получил, был именно тем, который он отверг из боязни, что его надежды, поднятые на такую высоту, не переживут падения. Когда он лежал в черной грязи у реки, то ничего не чувствовал, совершенно ничего. Даже отчаяния.
— Где отец Йорг? — спросил он более резко, чем хотел.
— У Папы, — ответил Сальвестро.
Два или три раза в день приходили женщины с тазами и тряпками, чтобы промыть его язвы теплой соленой водой и пропихнуть ему в глотку отвратительную на вкус жидкую кашицу. Они поворачивали его то так, то этак, протирая тампонами самые кровоточащие участки тела. Потом одна держала его голову, а другая орудовала ложкой. Он кашлял и что-то лопотал, но больше никак не помогал и не препятствовал их уходу за собой. Женщины всегда выглядели одинаково, хотя он знал, что их несколько и они сменяют друг друга. Ставни они держали открытыми, чтобы морской воздух подсушил самые запущенные из язв, те, что выделяли бесцветную жидкость и не желали покрываться струпьями. Бóльшую часть времени он проводил, запрокинув голову и наблюдая перевернутый вид из окна, который ничем не отличался от вида из распахнутой крышки люка: небо, отдраенное до резкой синевы дувшими высоко в небе морозными ветрами. Небо, в котором были натянуты белые волокна, словно пряди шерсти на ткацком станке. Небо темное, беременное дождем, бесшумно крадущееся вперед с провисшим до земли животом. Штормовое небо.