?
САЛЬ-ВЕС-ТРО! САЛЬ-ВЕС-ТРО! САЛЬ-ВЕС-ТРО!
— Да, верно. Сальвестро, — бормочет Лукулло. — Мой старинный друг. — Он говорит об этом уже около получаса. — Саль-вес-тро. Важно добиться правильного произношения, вы согласны?
Все согласны. Согласны совершенно все, причем совершенно всем сердцем, и в результате произношение становится почти идеальным, даже более идеальным, когда громкость понемногу убавляется, еще лучше, когда голоса стихают до шепота, а когда отмирает последний шелест, оставляя ненарушаемую тишину, то идеальность «Сальвестро» становится абсолютной. Это не тишина гладкой воды. Это тишина льда. Все головы повернуты к озеру, где Звери не отрывают взглядов друг от друга и откуда не поднимается Сальвестро. Тикают старые воспоминания. Толпа неподвижна. Возможно, все ждут, что их избранник вырвется из воды, словно карающий Нептун. Возможно, однако, что они ждут чего-нибудь от Зверей. Ганнон делает шаг назад. Его враг издает скрип. Еще один шаг. И еще один скрип. Зверь — это раздутый, накачанный монстр, голова его по размерам уже как бочка для воды, а туловище — как корпус корабля, и он продолжает расти по мере того, как давление внутри подбирается к той точке, когда эта пропитанная водой и покрытая навозом шкура будет натянута туже, чем в барабане, пока, в краткий миг ужасающего предвидения, все не осознают, что именно неминуемо настанет через мгновение. Все, кроме двоих.
— Сальвестро? Это вы?
— Да, отец Йорг. Я здесь. Под вами.
Потом Зверь взрывается.
Сила взрыва высоко вскидывает в воздух обрывки шкуры и размокшего хлеба: град серых клочьев и розовато-белых комков засыпает замершие в ожидании толпы. Вокруг мест, где приземлились рога, вспыхивают небольшие побоища, а кусочки шкуры быстро разрываются на крохотные лоскутки и уносятся как сувениры. Торговцы брошами сворачиваются и расходятся по домам. Хлеб Гроота — рыхлый, но промокший — влажно обляпывает всех и каждого, люди соскребают его со своих лиц и с отвращением швыряют наземь (все, кроме «Царя Каспара и мавританцев», которые, несмотря на рыбный запах хлеба и багроватый оттенок, поглощают его, пока могут). Когда они снова поднимают головы, то, изумленные, видят Сальвестро, своего избранника, который во весь рост стоит на помосте, держа на руках старика в странных одеяниях. Сальвестро же видит Папу, стоящего во весь рост на своей удаленной платформе. Они глядят друг на друга через лежащее между ними пространство. Судя по жестам Папы, тот произносит речь, судя по одобрительным крикам толпы, речь эта пользуется успехом, и, судя по раздающимся затем песнопениям, она затрагивает самого Сальвестро.