— Ты собираешься ее вырезать? — просил он.
— Нет, — ответил Фин-Кединн. — Ложись.
Торак послушался, лег на спину и стал смотреть, как Фин-Кединн достает из сумки костяную иглу, маленький молоточек из рога для нанесения татуировки и что-то еще, завернутое в кусочек оленьей шкуры. В свертке оказались комки охры, «крови земли», а также белый гипс и зеленый туф.
— Я послал Бейла искать траву резеду, — сказал Фин-Кединн таким тоном, словно это все объясняло. — А ты лежи спокойно и не двигайся.
Прицелившись иглой и молоточком, он натянул кожу у Торака на лбу большим и указательным пальцем и стал быстро и ловко наносить какой-то рисунок поверх прежней татуировки, время от времени прерываясь и вытирая выступившую кровь.
Сперва Тораку было очень больно. Потом просто больно. Чтобы отвлечься, Торак старательно изучал ближайший ореховый куст. Орехи на нем еще толком не дозрели, но какая-то белка уже деловито собирала урожай, то и дело поглядывая на вторгшихся в ее владения людей и выражая свое недовольство сердитым треском.
Потом Торак все же решился перевести взгляд с орехового куста на Фин-Кединна.
На своего приемного отца.
Он понимал, какая это большая честь для него; он был почти счастлив, но все же поступок Фин-Кединна сильно его озадачил.
— И все-таки я кое-чего не понимаю, — сказал он.
Фин-Кединн продолжал молча работать, и Торак снова заговорил:
— Когда я впервые встретился с тобой — и ты узнал, кто был мой отец, — ты очень рассердился. Но с тех пор много воды утекло, и мне стало казаться, что иногда ты ко мне очень хорошо относишься, а иногда — не очень.
Положив комок охры на маленький жернов, Фин-Кединн принялся растирать его с помощью куска гранита.
— Я знаю, ты сердит на моего отца, — осторожно продолжал Торак. — Но моя мать… Ее-то ты ведь не ненавидел?
Фин-Кединн продолжал растирать охру.
— Нет, — сказал он. — Я ее любил.
По Лесу звонким эхом разнеслась птичья трель. Над цветами таволги жужжали пчелы.
— А она относилась ко мне, как к брату, — вздохнул Фин-Кединн. — Она любила только твоего отца. Только его она любила так, как жена и должна любить своего мужа.
Торак судорожно сглотнул и спросил:
— Значит, поэтому… ты его так ненавидел?
Фин-Кединн снова вздохнул:
— Взросление человека порой похоже на болезнь души, Торак. Телесная душа хочет во всем главенствовать и борется с душой племени, приказывает, как ей следует поступать. Тут главное обрести равновесие — знаешь, как при изготовлении хорошего ножа. Нужен некий баланс. В общем, мне для этого понадобилось немало времени. — Он обмакнул уголок оленьей шкуры в кашицу из охры и стал втирать ее в только что нанесенный рисунок у Торака на лбу. — Я, разумеется, давно уже перестал ревновать ее к твоему отцу. Но продолжал считать, что именно он повинен в ее гибели. Я и теперь виню его в этом.