Из крошечной гидроакустической рубки, прилепившейся к борту в конце отсека, раздавались прерывистый свист, звонкие ритмичные удары, шипение. Это акустик Лебёдин прослушивал голоса моря, стараясь уловить среди них враждебные, опасные для подводной лодки. Море было спокойно, и Лебёдин неизменно докладывал:
— Горизонт чист!
Опасности пока не чувствовалось, но она должна была прийти. Люди это знали и готовились к встрече с ней.
Шум винтов надводного корабля возник неожиданно. Он приближался и вскоре стал отчетливо слышен в отсеках “Акулы”.
— Сторожевик! — объявил Лебёдин и сразу же добавил: — Прямо по корме еще слабый шум. Полагаю, тоже сторожевик.
“Видимо, первый стоит с застопоренными машинами, а другой идет с моря”, — решил Старостин. В голову ему пришла дерзкая мысль. Не оборачиваясь, он громко спросил:
— Лебёдин, как идет сторожевик за кормой?
— Прямым курсом. Быстро нагоняет.
Старостин развернул перископ на корму, но, сколько ни всматривался, ничего не увидел: мешали ночь и буран, закрутивший снежную крупу над волнами.
— Он близко. Курса не меняет, — снова доложил Лебёдин.
В этот же момент Старостин разглядел черное пятно. Медлить было нельзя. Он решился. Рукой показал, чтобы опустили перископ, перебросил рукоятку машинного телеграфа на полный ход и скомандовал:
— Погружаться на двадцать метров! Лебёдин, слушайте его!
Встретив непонимающие взгляды штурмана и механика, Старостин объяснил:
— Попробуем за него “зацепиться”, — и улыбнулся, — может, и приведет в берлогу.
Матросский “беспроволочный телеграф” быстро донес замысел командира до отсеков. Моряки смеялись:
— Поводырь что надо! С дороги не собьется.
— И на мины с ним не попадешь.
— Под его шумок без пропуска в фьорд проскочим.
Лебёдин внимательно следил за “поводырем”. Стоило тому сбавить или увеличить ход, начать поворот вправо или влево, как Лебедин докладывал командиру и подводная лодка немедленно повторяла движения вражеского сторожевика. Вслед за ним “Акула” проскользнула мимо патрульных кораблей, карауливших вход в фьорд, и вошла в тихие воды.
Качка, ощутимая даже на глубине, прекратилась.
Старостин стоял посредине отсека, широко расставив ноги. На висках у него поблескивали капельки пота. Сторожевик, машины которого выстукивали однообразную песню над головой, занимал сейчас все его помыслы.
Несколько раз “Акула” расходилась со встречными кораблями. Они проходили очень близко, почти впритирку, но не обнаруживали лодку: слабый шум ее винта растворялся без остатка в мощных ударах винтов сторожевика.
К досаде всего экипажа, сторожевик вдруг “забастовал”. Не пройдя и половины пути по фьорду, он неожиданно свернул с фарватера.