— Плохо. Мало нас осталось. Вода быстро прибывает.
Командир закусил губу. Пальцы его сжались в кулаки.
— У вас все готово?
— Нужно еще минут десять. Присоединяем шнур.
— А если он не сработает?
Мичман молча отвернул полу кителя. Из-за пояса у него торчали две ручные гранаты.
— Как запалы?
— Вставлены.
— Спички?
Гром похлопал по нагрудному карману кителя.
— С матросами говорил?
— Да.
— Ну?
— Они — как и мы. Колеблющихся нет.
— Ясно. По готовности доложите и ждите мою команду… — Командир помедлил. — Если я не смогу, он подаст, — и показал на меня.
Я, наконец, все понял.
Стояла тишина. Гитлеровские катера заглушили моторы и болтались на волнах в отдалении. Где-то на берегу пророкотал взрыв, и над холмами позади маяка поднялось черное пушистое облако. Изредка с катеров взлетали ракеты: красные, зеленые, белые.
Но вот фашисты не выдержали. От их группы отделились два катера. Они приближались, петляя по-заячьи, и по всему было видно, еще боялись нас. На мачте ближнего катера подняли сигнал.
Командир спросил:
— Чего они хотят, эти жабы?
Фашисты по международному своду сигналов требовали: “Сдавайтесь, иначе открываем огонь”. Командир пожевал губами, усмехнулся:
— Приятный разговор. Поднимите им: “Ваш сигнал не могу разобрать”.
Я удивился. К чему тут разговоры! Но приказ… Готовлю флаги. А командир снова:
— И не спеши. Нам торопиться некуда…
Набрал я сигнал, поднял, а те сейчас же в ответ: “Спустите свой флаг” и, конечно, опять: “Иначе открываем огонь”.
В это время из люка показался мичман Гром. Он сказал всего одно слово:
— Готовы.
Командир не ответил. Вытянул из кармана кожанки пачку “Беломора”, щелкнул пальцем по донышку. Потом протянул пачку Грому. Тот грустно улыбнулся.
— Прежде не научился, а теперь уж вроде поздно… Впрочем, давайте, — махнул он рукой и потянулся к пачке.
Командир прикурил и подал горящую спичку мичману. Они присели на корточки возле люка.
Когда папироса была выкурена, командир аккуратно затушил ее о подошву ботинка, хотел швырнуть за борт, но передумал, сунул в спичечный коробок.
— Другого выхода у нас нет, — сказал командир.
Мичман кивнул.
— Знаю… Разрешите идти?
— Иди, — сказал командир и отвернулся. Стал смотреть на море.
И снова мы с командиром остались вдвоем. Он молчал. Привалившись спиной “тумбе перископа, смотрел на болтавшиеся вдали катера. Но вот он пошевелился, что-то сказал мне. Я не расслышал, попросил повторить. Он показал рукой на восток.
Над берегом всходило солнце. Его зазубренный край уже поднялся над холмами, и все вокруг словно ожило. Сразу стало теплее.
Командир зажмурился. Мне показалось, что он застонал. Но спустя секунду я услышал его бесстрастный голос: