— Кутейкин погиб.
Полесьеву тут же вспомнился этот старшина, пытавшийся выгородить отставших от роты бронебойщиков. Старшина тот на памяти Полесьева остался нагловатым малым, но, видя столь удрученный вид Егорьева, Полесьев сказал:
— Жаль.
И снова наступило молчание. Наконец, видя, что каких-либо приветливых слов в адрес лейтенанта ему сказать так и не придется, Полесьев перешел к делу:
— Ваши потери?
Егорьев, не зная, считать или не считать полесьевского телефониста, на мгновение замешкался, потом сказал:
— Десять убитых и четверо раненых.
И все же считая необходимым сообщить, произнес:
— Еще ваш телефонист.
— Та-ак… — протянул Полесьев. — Потери противника?
— В траншеях обнаружено семь трупов. Захвачен один пленный. О раненых судить не могу — ушли за реку.
— Если таковые имелись, — усмехнулся старший лейтенант и, тут же вновь приняв серьезное выражение лица, сказал:
— Вам приказано отойти на исходные позиции. Здесь займет оборону второй взвод. — И, как бы извиняясь, добавил: — Сами понимаете — авангард. А у вас едва-едва двадцать человек. Поэтому если что, так полнокровный взвод все надежнее.
Ротный поднялся и, хлопнув Егорьева по локтю, сказал:
— А вообще-то молодцы. Вас и особо отличившихся солдат представим к награде. Сейчас здесь закругляйтесь — и всем, кроме охранения, отдыхать. Молодцы! — повторил он еще раз. И уже собирался уходить, как вдруг раздался зуммер телефона.
Егорьев взял трубку и, протягивая ее через несколько секунд Полесьеву, сообщил:
— Вас, комбат.
Разговор был короток. Ротный проговорил в трубку всего лишь одно слово: «Буду» — и вышел из блиндажа.
Егорьев отправился делать необходимые для перебазировки распоряжения.
Выйдя от лейтенанта и захватив с собой ординарца, Полесьев, спустившись по склону высоты, шел в штаб батальона. Капитан Тищенко приказывал срочно явиться на какое-то экстреннее совещание, и теперь Полесьев ломал голову, чему это совещание может быть посвящено и к чему такая спешка. Он уже миновал бывшие всего несколько часов назад нашим передним краем позиции и вышел на дорогу, ведущую в хутор, когда сзади громадным, громыхающим облаком пыли его нагнал грузовик. Водитель резко затормозил, остановив машину прямо перед Полесьевым и его ординарцем.
— Вам до хутора? — спросил высунувшийся из окошка кабины шофер с всклокоченной косматой головой.
— До хутора, — отвечал ординарец.
— Тогда лезьте в кузов.
Полесьев и ординарец не заставили себя просить дважды, и через минуту оба уже тряслись по ухабистой дороге в кузове полуторки, слушая с середины рассказ о приемах охоты на медведя, который поведывал сидящий у заднего окна кабины молодой солдат с зажатой меж колен винтовкой своему соседу. Сосед, по-видимому, уроженец Средней Азии, затаив хитроватое выражение в глазах-щелках и то и дело кивая головой, будто бы слушает, искоса поглядывал на Полесьева с ординарцем, выпуская синие клубы дыма из маленькой изогнутой трубочки, замершей в уголке рта. Так продолжалось минут пять, пока вдруг сам рассказчик, оборвав себя на полуслове, резко повернулся к кабине и прикладом винтовки несколько раз грохнул по железной крыше: