— Ну и порядочки тут! — сказал Крылов. — Никого не найдешь.
— Все на фронте?
— Высшие командиры, может, и на фронте. А у остальных — выходной день. В отделах — одни дежурные.
— Что значит — выходной?
— Девятнадцатое октября, воскресение сегодня. Все по домам отдыхают.
— Не может быть! — Бочаров недоверчиво посмотрел на Крылова, думая, что его почему-то разыгрывают. После тихой дороги и таких мирных видов Симферополя ему невольно верилось в желание товарищей по службе позабавиться.
— Идите в политотдел, узнаете. Там тоже никого, кроме дежурного.
— А может, спокойно на фронте?
— Какой — спокойно. Второй день бои.
— А может, оборона такая, что…
— Оборона?! — зло выговорил Крылов. — Одна стрелковая дивизия на Ишуньских позициях, одна-единственная. А немец, вы знаете, если уж прет, так прет. От этой дивизии через сутки ничего не останется.
— Что же мы стоим? — забеспокоился Бочаров. — Надо что-то делать.
— Что надо, все уже сделано. Связных мы разогнали, теперь ждем, когда нужные начальники соберутся.
Они помолчали, поглядели в окно. По улице, вдоль проволочного заграждения, отделившего тротуар от дороги, проходили женщины с кошелками, полными всякой базарной снеди, с любопытством взглядывали на окна штаба. А долгожданных штабных работников, с которыми надо было решить уйму самых неотложных вопросов, все не было видно.
— Не оставят же одну дивизию, резервы подбросят, — растерянно проговорил Бочаров.
— Наверное, подбросят. Но хорошо яичко к Христову дню. Если уж немец прорвется, никакие резервы не помогут.
— Что же они… думают себе?!
— Не ученые.
— Три недели назад Перекоп оставили. А ведь какая была позиция! Это ли не наука?
— Не всякому урок — впрок…
Так они стояли и обменивались репликами, как старики на одесском бульваре, что собирались каждый вечер у большой карты, висевшей там, чтобы пообсуждать военное и международное положение. Было им неуютно в этом чужом штабе оттого, что нельзя немедленно куда-то бежать, что-то делать. И они все перекидывались ничего не значащими фразами, словно хотели спрятаться за ними от главного вывода: при такой беззаботности в штабе пятьдесят первой армии несладко придется приморцам, ой не сладко!…
Вода в бухте была синей и гладкой, давно позабытым покоем веяло от нее. Казалось, море застекленело и если прыгнуть сейчас в эту синь, то ударишься и поедешь, как по льду.
Он долго смотрел на эту необычную синь, потирая ладонью волосатую свою грудь, потом, скосив глаза, с любопытством, словно впервые, оглядел втянувшийся живот и все, что ниже, до самых колен, исцарапанных еще там, под Одессой, и вдруг, громко ухнув, словно его ударили, прыгнул в воду.