— Почто незван явился княже, али докука какая ко мне? Так молви скорее, не томи-
— Здрав буде, приказной дьяк Дмитрий сын Семёнов — несмотря на холодный прием, достоинства терять не следовало — отчего не ласков к сироте, о коем блюсти тебе братом нашим, государем всея Руси Фёдором Иоанновичем наказано?-
— Хвор я, княжич- напоминание о царственном брате слегка остудило приказного — здравия мне, истинно, не помешало бы, а то кажись, Богу душу отдаю-
— Что с тобой, достойный человек? — поинтересовался дремавший во мне доктор — может, помогу чем?-
— Чем же ты подмогнуть то сможешь, отрок девяти лет отроду, всяко неразумный? — вздохнул дьяк — я уж и знахарку, чтоб заговорила, звал, и Бога прощенья просил за этот грех, а всё то спину ломит, то брюхо кособочит, хучь на стену лезь. Уж чётвертой день мучаюсь, никак не отойду-
После нескольких уточняющих вопрос, окрепло предположение, что Алябьева мучат почечные колики, видимо растрясло дорогой. Заговоры тут явно были бессильны, многочисленные поклоны перед иконами даже скорее вредны, вот и спасался несчастный вином как анальгетиком.
Пообещав вернутся, отправился глядеть на травяной сбор местной целительницы, попутно выдирая из памяти всё что знал о лекарственных растениях. Из значительного вороха травок принесенных лекаркой был отобран пучок темно-зелёной ветвистой травки, с красными плодами. Также я приказал изъять из погребца брусники, где эта болотная ягодка хранилась в мочёном виде. Первым в дьяческую избу направился истопник Юшка с котлом в обнимку, с наказом греть воду. Чуть позже туда же снова пошёл я, а за мной слуги тащили самую здоровенную деревянную лохань, что нашлась в кладовых.
Крепкий тридцатилетний мужик, дьяк четверти Петелина, был уже настолько измучен болями, что согласился на любые эксперименты над своим телом. Слегка подивился он питью из размятого растения:
— Сё мучица. Энтим кожи дубят да красят, не помру я от зелья твово, княз Дмитрий? Кто лечбе таковской обучил?-
Объяснить правду было невозможно, и пришлось выдать трудно проверяемую информацию:
— Жена боярина Годунова с сестрой зело в травяном сборе разумеют. Вот там и узнал-
Алябьев слегка расширил глаза, а потом, перекрестясь, разом выпил настой, приговаривая:
— Ну и помру от сена сего чародейского, все одно отмучаюсь, а на тебе грех смертный буде —
Но хуже чем было, больному не стало и он подуспокоился. Позже сидя в горячей воде в исподнем белье, приказной уже совсем размяк и пил настой на медвежьих ушках и брусничный морс совершенно безропотно. Втолковав правила поведения при болезни дьяку и его людям, князь Углича, одновременно являвшийся единственным дипломированным врачом на сотни вёрст вокруг, удалился с чувством выполненного долга.