Осмотрев зерновозы, он узнал, что ему предстояло конвоировать в секретный порт назначения двенадцать груженых доверху кораблей. Ларин рассчитывал обойтись своими силами, но комендант, обрадованный таким удачным стечением обстоятельств, сделал широкий жест и прикомандировал к нему еще три остроносых триеры.
– Все равно, я собирался отправить их вместе с зерновозами, – пояснил Тарман, лично провожавший на пристани кровного брата Иллура, – так пусть они послужат нашему царю, как мы и хотели.
– А сил-то хватит от греков на море отбиться, если опять появятся под стенами? – на всякий случай уточнил Ларин, оглядев находившиеся в защищенной гавани корабли, коих насчитывалось от силы шесть штук.
– Мое дело, сохранить город, – туманно ответил Тарман, теребя бороду, – а море и так нашим будет, когда сарматов прогоним и с Боспором покончим. Вот вернется царь, тогда…
– Ох, не скоро он вернется, – перебил его Леха, посмотрев с высоты своего роста на коренастого, но низкорослого коменданта, – если такие дела вокруг Крыма творятся. Но, я передам своему кровному брату, что ты ему верно служишь и город в надежных руках.
Тарман слегка поклонился адмиралу, кода тот уже поднимался по сходням на борт «Узунлара».
– Отчаливай, – приказал капитану Ларин, в сопровождении верного Токсара направляясь на корму, – не позднее, чем завтра на рассвете мы должны быть на месте.
Когда караван зерновозов под охраной флотилии Ларина вышел из порта, оставив Херсонес позади, море вокруг было пустынным, словно эти места и не были самым оживленным перекрестком водных путей.
– Уважают, – самодовольно изрек Леха, оглядывая пустынный горизонт.
Он пронесся над мачтами кораблей, уцепившись за веревку, словно Тарзан, впервые ощутивший себя обезьяной. За мгновение под ним промелькнула чернота порта, разбавленная огнями редких костров и жаровен. Особенно врезались в память глупые лица пехотинцев сената, поднимавшихся по лестнице. Эти неповоротливые вояки и подумать не могли, что устройство для подъема тяжестей можно было использовать таким образом. Чтобы не сжечь ладони, Федор перекинул через веревку кожаный ремень и набрал такую скорость, что едва успел затормозить с помощью того же ремня, прежде чем приземлился на палубу зерновоза, – веревка была натянута едва ли не вертикально.
Приземлялся он практически на ощупь, поскольку в пятно света попал лишь на мгновение, пролетая мимо костра на смотровой площадке, а затем снова канул во мрак. Торговый корабль, к которому крепилась веревка, тоже тонул в темноте и Федор понятия не имел, как она там привязана. За время своего молниеносного полета он успел, однако, подумать о том, что лучше было бы спрыгнуть в воду, чем разбиться о мачту или палубу. Но воды под ним, увы, не было. Он пронесся над укрепленной камнем набережной, застроенной складами и заваленной всякими тюками, и устремился туда, где были пришвартованы корабли. Они стояли борт к борту, так плотно, что разглядеть между ними воду не представлялось никакой возможности. И, чтобы достичь ее, проходилось приземляться сначала на корабль. Тем более, что выбора у него не оставалось. Их заметили. И, судя по вспышке, не только их.