Пока связист передал мне трубку и я, с удивлением прочитав на массивном квадратном ящике телефона неизвестно откуда знакомое мне слово «Эриксон», услышал в трубке сипящий и тусклый голос. Первым абонентом петербургского штаба, разумеется, оказался «владелец телефона», командующий Хабалов.
Следующие несколько минут я нервно покачивался на каблуках, а мое ухо потело, плотно прижатое к трубке, и наливалось кровью от осознания собственной глупости и легкого чувства стыда.
То, что «вещал» мне несчастный генерал из восставшей столицы, я, в общем-то, знал и так — из данных энциклопедии. Забавляло лишь то, насколько быстро все заварилось, и то, насколько медленно меня обо всем извещали. Интересно, если бы я не разослал запросы по ведомствам, хоть кто-нибудь из них посмел бы самостоятельно рапортовать Императору о произошедших событиях? Николай, насколько я смог уловить из содержащихся в энциклопедии воспоминаний, реагировал на подобные известия вяло и без интереса. Его министры и генералы вполне могли умалчивать факты не умышленно, а только из желания не беспокоить государя по пустякам.
Вот тот же Хабалов — он не докладывал мне три дня, а сейчас буквально ныл! Голос его сипел не из-за помех в телефонной линии или технического несовершенства аппарата связи. Хабалов действительно говорил именно так — почти неразборчиво, тихо и в то же время визгливо.
— Это пахнет изменой. Изменой, Государь, или я уже решительно ничего не понимаю! — рыдал он в трубку почти после каждой фразы.
Перебив его, я вежливо попросил:
— Сергей Сергеич, — у моего «носителя» воистину была феноменальная память, — не суетитесь, рассказывайте спокойно, если возможно.
Хабалов собрался.
— Началось все с хлеба, Ваше Величество, — поведал он уже чуть более внятно. — Еще с двадцать третьего февраля правительству в моем присутствии сообщалось о возможной «забастовке пекарей», недовольных низкими ценами на свою продукцию в условиях ограниченного поступления муки из центральных губерний. Речь, разумеется, идет не о пекарях как таковых, а о владельцах хлебных пекарен и магазинов. Эта грязномордая сволочь решила взвинтить цены на свои булки в нарушение всех военных законов. Правительство, естественно, пропустило предупреждения мимо ушей. Достаточно было вовремя зафиксировать цены на продукты питания да пригрозить спекулянтам — торговцы бы не смели ничего сделать! Однако реакции на тревожные доклады от Совмина не последовало. Результат, разумеется, оказался предсказуем. Торгаши взвинтили стоимость всех хлебных изделий разом, одновременно — все пекарни столицы в один и тот же день, двадцать четвертого февраля, о чем стало известно буквально через несколько часов после вашего отбытия, как только открылись двери магазинов. Это был сговор, ей-богу, причем очевидный!