Мой собеседник тоже не видел меня, но я обреченно кивнул.
— Согласен, — произнес я негромко. — Тут мне нечего возразить!
В отличие от Родзянко, мне было знакомо содержание каиновской энциклопедии и известно заранее, чем закончится игра в русский бунт.
Революция сметет все. И прежде всего — самих псевдореволюционеров.
Родзянко немыслимо повезет. Большинство его товарищей по измене расстреляют, повесят, зарубят шашками. Сам он скончается в изгнании в каком-то нищем югославском селе.
Услышав мой странный ответ, Родзянко удивленно притих, как будто напугавшись непонятного поведения Императора, которого знал уже много лет. Через несколько мгновений, сдержанно попрощавшись, мы окончили разговор.
Революция победила лишь потому, что в силу оригинальной исторической ситуации замечательно «дружно» слились разнородные классовые интересы, противоположные политические стремления. Связь англо-французского империализма с октябристско-кадетским капиталом России явилась фактором, ускорившим кризис путем организации прямого заговора против Николая Романова.
Ульянов-Ленин, 1917 год реальной истории
26 февраля 1917 гола.
Могилев
После схватки с председателем Думы и, как только что выяснилось, — моим главным политическим противником, я уходил из переговорного пункта с тяжелым сердцем, но все же — не без надежды. Главное, что я должен был сделать за эти четыре дня, наконец свершилось. Содержание переворота, такое непонятное в самом начале моего пути в этом мире, теперь прорисовывалось контрастно. Суть происходящего стала ясной, четкой, и мне отныне предстояло лишь действовать, а не думать.
Как ни крути, то было невиданным облегчением!
Конечно, ситуация с восстанием в городе по-прежнему оставалась сложной: бунтующий гарнизон насчитывал сорок тысяч штыков, бастовало, согласно последним данным, свыше двухсот тысяч рабочих. Если посчитать их семьи, а также жителей близлежащих сел и предместий, которые будут охвачены бунтом в ближайшие дни, количество душ, противопоставляющих себя моей власти, зашкалит за миллион.
Восстание, как нарыв, раздувалось и распухало, наливаясь гнилью.
И все же теперь мне стало легко.
Опасность грозила страшная, но сейчас я мог глядеть ей в лицо, не прятавшееся более за скрытой, неизвестной личной. Никаких загадок или недомолвок почти не осталось, и пусть я не знал пока всех заговорщиков по фамилиям, но после разгона массового восстания выяснить это, учитывая возможности охранки, станет совсем не сложно. Я знал теперь главное — где скрывается сердце многоголовой гидры. Оставалось лишь его раздавить!