Я сдержанно рассмеялся.
«Все прогрессивные люди Великой России», подумал я, сколько пафоса — опять как и в случае с Родзянко. Неужели эти слепцы действительно полагают себя представителями всей бескрайней, огромной, на самом деле «великой», вернее «чудовищно великой» страны?! Неужели они не осознают, что «прогрессивные» пролетарии и крестьяне, измученные и озлобленные войной «прогрессивные» солдаты уже через несколько дней начнут забивать им в плечи гвозди вместо погон, а в грудной клетке вырезать орлов, насиловать их чистеньких, обученных языкам дочерей и пьянствовать в дворянских дворцах?
Я с яростью взглянул на Рузского. Увидев царскую злость, Рузский в первое мгновение словно отшатнулся, однако сила противника вдруг вдохнула в бывалого генерала способность к продолжению натиска. Не имевший решимости атаковать беспомощное ничтожество, каковым являлся, по его мнению, падший царь Николай, он узрел во мне зверя. Чувство опасности взбодрило его, как всякого хорошего полководца.
— Далее! — прогремел он тверже. — Положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы, о котором мы просили вас, государь, еще совсем недавно, будет бессильно что-либо сделать, так как поднявшиеся на бунт массы не будут этим удовлетворены.
Он торжественно выдержал паузу, вдохнул больше воздуха и наконец провел завершающий штрих:
— Необходимо отречение Вашего Величества от престола!
Ноги мои онемели. Казалось, я ожидал этих слов, они были прямым следствием сообщения Рузского об измене, однако неожиданно и ужасно слова эти словно опустошили меня до самого дна. Смех и злость во мне вдруг притихли, будто пламя, притушенное водой. Едва увидев Рузского, бредущего ко мне через рельсы, я почувствовал, что тут меня ждет ловушка, но только сейчас, когда я сопоставил сказанное Рузским с моими собственными размышлениями, пришло понимание, что именно произошло.
Рузский стоял прямо передо мной, и его уверенность в собственных силах, его способность говорить с Императором столь открыто и дерзко говорила сама за себя. Спроваженный Алексеевым, я оказался на «Дне», в центре лагеря вражеских сил, в ставке штаба подчиненного Рузскому фронта, среди сотен тысяч солдат, для которых он — повелитель. Или повелитель для них все-таки я? До момента Истории, обозначенного в энциклопедии Каина как час падения российского государства и фактически тысячелетней монархии, оставались еще почти сутки, но что это означало? Ничего абсолютно! Мышеловка захлопнулась уже сейчас, стальными зубьями расчленив жертве позвоночник.