В соседнем вагоне через дверь от меня находился сановник свиты адмирал Нилов. Я открыл дверь и вошел.
Массивная, скалообразная фигура адмирала с косой саженью в плечах произвела на меня впечатление в дни совместного путешествия своими размерами и скрытой в размерах мощью, однако сейчас придворный выглядел жалко. Выражение побитой собаки на некогда уверенном и сильном лице вызывало почти отвращение. Бывший капитан черноморского миноносца, в двадцать один год потопивший в бесстрашной лобовой атаке турецкий монитор, бравый моряк, довоенный командир гвардейского экипажа и мой личный флаг-капитан, сейчас выглядел подавленным и несчастным.
Настроение царских вельмож, впрочем, в данный Момент меня совершенно не занимало.
— Константин Дмитриевич, — я обратился к нему с азартным задором в голосе, — мне нужен ваш револьвер.
— Ваше Величество?..
— Стоп. Вы не слышите меня, адмирал, — произнес я уже серьезней. — Сконцентрируйтесь и делайте то, что скажу. На вашем поясе — кобура, в ней находится револьвер, он мне нужен. Просто расстегните кобуру и протяните мне ваше оружие.
Огромный царедворец на мгновение замер, затем молча повиновался. Через секунду в правой руке моей оказался револьвер. Будучи знакомым из энциклопедии Каина с основными системами вооружения сражающихся в Великой Войне держав, я без труда узнал в нем револьвер системы наган. В начале века наиболее перспективным образцом личного короткоствольного оружия считались именно револьверы, сочетавшие достаточную простоту с надежностью и многозарядным барабаном. Врученный мне экземпляр относился к модели 1895 года (утвержденный для русской армии как раз царем Николаем), но не бельгийской, а тульской сборки, калибра 7,62 с самовзводом от нажатия на спусковой крючок. Рукоять знаменитого пистолета украшала накладная серебряная пластина, остальные детали — черное воронение. Упрощенная мушка и литая, цельная рукоять делали русскую модель более простой и технологичной при сборке, нежели известный бельгийской вариант, но отнюдь не внешность и не простота составляли сейчас для меня главную ценность полученной смертоносной вещи. Откинув дверцу револьверного барабана, я глянул вовнутрь. Семь зверей глядели на меня из отверстий, сверкая золотистыми капсулями. Барабан был полон — и это было единственное, в чем я нуждался сейчас.
Защелкнув наган, я небрежно бросил его в карман черкески, кивнул адмиралу Свиты и, пройдя через тамбур, вернулся в вагон-салон.
* * *
Все, казалось, оставались на своих местах. По-прежнему в креслах развалились Гучков и Шульгин. Рузский со своим адъютантом застыли на входе немыми статуями, как будто охраняя новую власть силой оружия. И все же кое-что изменилось. Воейков, мой преданный спутник, стоял, понурив голову, будто отрубленную и пришитую заново — волосы сползли ему на лицо, фуражку он бросил на стол, не в силах пережить момент отречения Государя с покрытой головой. Фредерикс держался чуть лучше, но стоял белый как мел. Руки его сжимались в кулаки, но не от решимости драться, а чтобы сдержать в пальцах дрожь.