Гибель их потрясла Андрианова. Он решил, что даже если его и оставят в живых, то в первом же бою на передовой он пойдет искать свою пулю.
Однажды под вечер привезли Люську. На голове – уродливая шляпка, рукав голубенькой блузки надорван, губа разбита, кончиком языка Люська слизывала кровь с нее. В четырех стенах ли сидела она, шла ли в открытом поле, но при ней всегда становилось темнее: таким сгущенным казался туман таинственности, не сдуваемый с Люськи никакими ветрами. Полковник из ГУКРа невольно глянул на ногти свои, пальцем коснулся щеки, проверяя, хорошо ли побрит.
– Гражданка Левчина, знаком ли вам человек, сидящий напротив?
Люська не могла ни врать, ни говорить правду. Она всегда сочиняла.
– Еще как! – подтвердила она, даже не глянув на Андрианова, – Ужас как напугал! В поезде ехала, а он подходит во-от с таким пистолетом! Снимай штаны, говорит, Машка – это мне, так какая ж я Машка, я Люда Кушнир, санинструктор 18-го полка. И пистолет на меня наставил. Снимай, говорит, штаны, я – полковник Дубровский, я вывел дивизию из окружения под Смоленском, я…
Увели ее, а потом и увезли. Оставалась неарестованной Томка, «младший сержант Гайворонская», но ее-то уж точно не найдут, а со смертью Висхоня и Калинниченко у следователей рухнули все надежды на громкое дело. Уже начала отшлифовываться формулировка: «Следствие прекратить из-за гибели свидетелей неустановленного заговора». Но дознаватели семи дивизий на фронт не рвались, контрразведчики тоже, и нельзя с пустыми руками покидать Посконцы, тогда и уцепилась особая группа за Смоленск. Люська все-таки спасла Ивана Федоровича. Не ляпни она про окружение, дивизию и Смоленск, Андрианову светил бы расстрел или штрафбат с низеньким порогом выживаемости. О Смоленске он сказал Люське, когда любил ее в шалашике, Люська, оказывается, была родом из тех смоленских мест, где бывал он в сентябре 41-го года. Тогда на прорыв из окружения пошла сводная воинская единица, жалкие остатки трех дивизии, что-то около батальона. Перед атакой собрались над картой, в, лесу, соображали, куда лучше ударить, чтоб прорваться, и)кому командовать. Генерал и два полковника от обсуждения уклонились, ушли в тень, буквально ушли, потихонечку отдалились от карты и сидели в тени густо растущих елей. Повел батальон Андрианов, двое суток звали его командиром дивизии, за что его потом допрашивали.
Объединенная компания военюристов, смершевцев и политработников (эти обеляли Шеболдаева) обзвонила и обтелеграфировала все отделы и управления кадров, запросила Москву и установила – с поразившей Ивана Федоровича радостью, – что в ноябре прошлого года старшего лейтенанта Андрианова И.Ф. наградили орденом Ленина за бои под Смоленском. С налетом издевки военюристы поздравляли Ивана Федоровича и похахатывали: «Надо ж!… Витязь! Герой обороны Смоленска! Орден Ленина!.. До войны как звучало: орденоносец…» Заточенного в камеру комбата и капитана следователи награждали дурашливыми прозвищами, перед ним расшаркивались, угодливо спрашивали, не он ли окружал Паулюса под Сталинградом. И дергали Москву грозными вопросами: кто подписывал наградной лист на Андрианова, кто представлял к ордену. Обнаружилось вдруг, что Ивана Федоровича ищет еще один орден. «Эх, почему ты не герой Советского Союза?..» – вырвалось у полковника.