— Я всего лишь выполняю приказ партии и счастлива, что могу послужить делу пролетарской революции! — отрапортовала фрау.
— Остается надеяться, что Майнеке поверил, что имел дело всего лишь с кучкой безумцев, фанатично преданных Империи, — завершил Юбер. — Только бы он не направился отсюда прямо в тайную полицию!
Кирпичников выглянул за окно. Типичный дворик спального района в брюннском городе: серый асфальт, серые противопожарные стены окрестных домов, закрывающие горизонт, серое небо. Несколько ниток с серым, застиранным бельем. Ни кустика, ни деревца, ни малейших признаков песочницы и прочих детских развлечений. Несколько луж с переливами нефти. Шарманщик, окруженный оборванными малышами (наверняка крутит какой-нибудь фашистский гимн). Нет, Майнеке не видно.
Когда Краслен обернулся, Заборский уже набирал в шприц оживина.
— И все-таки, товарищи, ума не приложу, что вы на самом деле намерены делать с этой покойницей? — спросила женщина. — Для чего она вам понадобилась?
— Вы сейчас узнаете, — ответил Гюнтер Вальд.
— Ну, с Трудом! — сказал Заборский и сделал укол в сердце.
Как только шприц был вынут, Вальд приступил к непрямому массажу сердца. Юбер делал искусственное дыхание. Остальные замерли, восхищенно наблюдая за происходящим.
— Они что, на самом деле?.. — прошептала удивленная хозяйка. Отец девочки, до сих пор тихо сидевший в углу и не проронивший при Майнеке ни слова, подошел к «операционному» столу и напряженно, с тихой надеждой стал вглядываться в белое окоченевшее тельце. «А вдруг не получится? — думал Кирпичников. — Вдруг не сработает?! Ох, я ведь даже не спросил, проверяли ли они свое средство на ком-нибудь! Ну что же, где же, скоро ли? Третья минута прошла! Или уже четвертая? Неужели не выйдет?! Неужели нам не оживить Вождя?! Неужели мы все обманывались?»
— Тело отмякает, — сказал Вальд. — Устал, меняемся. Заборский — сердце, я — дыхание.
Краслен взволнованно сжал кулаки, приблизился к столу. Он был так возбужден, что больше не мог ни о чем думать. Только считал вдохи и нажатия, нажатия и вдохи, без конца сбиваясь. Голова кружилась. Время шло раз в десять медленней обычного. «Ну давай, давай, давай! — повторял Кирпичников то ли про себя, то ли вслух, сам не зная, к кому обращается. — Давай, давай! Ну же!»
— А-а-а-а-а-а-а-ах! — тихо застонала девочка.
— О-о-о-ох! — свалилась в обморок хозяйка.
Через четверть часа, когда фрау Шлосс была приведена в сознание, отец рожденной заново девочки перестал рыдать от счастья и выпустил дочь из объятий, а сама недавняя покойница как будто задремала, все действующие лица собрались на середине комнаты и счастливо обнялись.