Все это, в сущности, мало походило на «ферму» (которая, собственно, ведь не что иное, как скопление больших коровников и амбаров с крошечным домиком, запрятанным в середку между ними?). Эти фермы (из-за того, что все — и животные внизу, и люди наверху — помещались под одной крышей) представляли собой просто как бы один общий «дом».
А раз так меняется пейзаж от страны к стране, значит, в нем уже мало что остается от Природы: природа всего лишь канва, а пейзаж — автопортрет людей, здесь живущих. Впрочем, стоп, нет. Конечно, правильнее было бы сказать — людей, когда-то здесь живших, ибо в пейзаже всегда запечатлен облик ушедших поколений, предшествующего поколения по меньшей мере (подобно тем портретам у фермера в гостиной). Ведь вот перед ним была «новая» Германия, однако пейзаж здесь был все тот же, что и при кайзере или даже еще того раньше, в то время как люди!..
Но тут Огастин остановился как вкопанный, пораженный внезапно открывшейся ему истиной — истиной столь очевидной, что, черт побери, как это он не понял этого раньше? Люди-то ведь тоже были здесь довоенного образца! История, воздвигая новое здание, пользуется всевозможными отходами наподобие того, как люди строят себе после войны тесные, похожие на курятники клетушки из остатков армейских бараков и старых ящиков из-под боеприпасов с отштампованными повсюду буквами «ВМ»[32] и загадочными солидными нашлепками, отдирать которые себе дороже. Совершенно так же и люди, из коих построена новая Германия, были теми же самыми людьми, что составляли старую Германию, пока ее здание не рухнуло и они не оказались среди развалин… Впрочем, можно ли говорить, что новая Германия «построена»? Нет! Сейчас это не более как стая грачей, которая кружит в небе над поваленными стволами деревьев, где были когда-то их гнезда. Придет время, и они совьют себе гнездо заново…
Когда Огастин добрался наконец до равнины, перерезанной руслом реки, он с удивлением обнаружил, что здесь снега не было вовсе. Вместо снега здесь был лед: огромные груды льда, похожие на свалку битого стекла, загромождали дорогу, и вся равнина была покрыта льдом, словно осколками оконного стекла. Вокруг ствола каждого придорожного дерева, возвышаясь на три фута от земли, образовалось нечто вроде круглого ледяного столика, за которым можно было бы перекусить…
Он получил объяснение этому явлению, когда завернул на деревенский постоялый двор, чтобы промочить горло (прогулка пошла ему на пользу, на душе полегчало). Неделю назад (объяснили ему) Дунай стал. Плавучий лед запрудил реку, она вышла из берегов, разлилась по равнине, образовав озеро, и оно начало замерзать. Но тут под напором воды ледяная плотина треснула, и разлив спал, а лед, повисший без опоры в воздухе, упал и раскололся. Теперь большими пластами и мелкими осколками он миля за милей покрывает землю, поблескивая на солнце, и только вот эти ледяные «столы» вокруг деревьев остались в напоминание о том, как высоко поднималась вода.