как бы определяет и вычерчивает личность почти подобно тому, как равновесие противоположных электрических сил составляет атом.
Быть может, в соседстве со смертью и в ожидании вечного блаженства человек при переходе в небытие (процессе не менее мощном, чем распад его аналога — атома) способен испытывать только любовь… или — в преддверии безумия и ада — только ненависть. Но в обычных условиях нормальный человек, по-видимому, как правило, без постороннего воздействия на это не способен, и даже у всеблагого Христа было одно «они» для высшей меры ненависти и презрения: Грех.
Итак, в созданной нами картине «личности» или иносказания о ней, как о некоей системе, осуществляющей себя через познающего, — системе, чья тень (и лишь тень, не более) подобна тени облака, скользящей по ландшафту, — «объективно» старые «мы — они» дихотомии будут, по-видимому, беспрестанно заменяться новыми. На весах истории старые противопоставления, такие, как христианин — язычник, со временем уступят место таким, как папист — протестант, а эти в свою очередь — различиям по признаку расы и цвета кожи, места обитания, принадлежности к тому или иному общественному классу, политической системе… Но как бы ни менялось содержание противоборствующих эмоциональных категорий, извечно присущее человеческой душе равновесие любовь — ненависть, порождающее сродство — чужеродность, будет неизменно существовать.
Однако допустим, что по велению эмерджентного разума самая грань «мы — они» внутри нас будет сознательно стираться и становиться столь туманной, что даже уравновешивавшие ее когда-то противоположные заряды огромной силы тоже начнут распадаться или подавляться. Природный полумрак духа станет тогда ничейной землей, самосознание сделается зыбким, потеряв опору в окружающем, ибо познающий утратит всякую чувственную «взаимосвязь» с познаваемым, уподобясь морскому анемону, оторвавшемуся от своей скалы.
Тогда, естественно, при подобной энтропии личности обескровленный вольтаж неизбежно возопиет о перезарядке и потребует новых дихотомий! И по сравнению с этой органической потребностью внешняя материальная безопасность внезапно утратит свое значение. При этом обнаружится, что логически мотивированные построения, такие, как «экономический человек» и другие, им подобные, станут безжизненной схемой, так как мотивации их существования могут быть совершенно искажены или использованы для реализации более глубоко скрытых побуждений. В этом состоянии солипсист malgre-lui[7] легко начнет искать спасения в акциях безумия, в патологических грезах, ибо его отчаянные потуги вновь обрести «взаимосвязь» произведут переворот в самых глубинах его сознания… внезапно изрыгнув раскаленную лаву на зелень луга.