— Таких здесь нет. Спросите в соседнем доме…
Сто раз он уже открывал двери или просовывал голову в застекленное окошко привратницких, расспросил по меньшей мере сто привратниц, прежде чем одна из них, крупная густоволосая женщина, презрительно посмотрев на него, бросила:
— Что вам нужно от месье Жакоба? Ведь вы из полиции, верно?
— Да, из уголовной. Он у себя?
— Как бы не так! Что ему делать дома в такое время.
— А где его найти?
— Как всегда, на углу улицы Клиньянкур и бульвара Рошешуар. Но вы-то по крайней мере не будете трепать ему нервы? Бедный старик никому ничего плохого не сделал.
Может, у него нет патента на торговлю?
— Он получает много писем?
Привратница нахмурила брови:
— Ах вот оно что! Я подозревала, что тут что-то нечисто.
Вы не хуже моего знаете, что он получал одно письмо раз в два-три месяца.
— Заказное?
— Нет, скорее даже не письмо, а бандероль.
— С банкнотами, не так ли?
— Ничего я не знаю, — отрезала она.
— Неправда, знаете. Вы прощупывали конверты, и вам тоже показалось, что внутри лежат деньги.
— А если и так?
— Где его комната?
— Вы хотите сказать, мансарда? На самом верху. Очень высоко, ему трудно каждый вечер взбираться туда на костылях.
— Его никогда никто не разыскивал?
— Года три назад. Господин с бородкой, похожий на кюре, только без сутаны. Я ему ответила то же, что и вам.
— В то время господин Жакоб уже получал письма?
— Получил одно, как раз перед этим.
— Этот человек был в визитке?
— Весь в черном, как кюре.
— У Жакоба бывают гости?
— Только дочь. Она работает горничной в меблированных комнатах на улице Лепик и скоро должна родить.
— А сам он чем занимается?
— Как! Вы не знаете? А еще полицейский! Да вы просто меня разыгрываете. Месье Жакоб? Да это самый старый продавец газет в нагнем квартале, старый-престарый, как Мафусаил из Библии.
Мегрэ остановился на углу улицы Клиньянкур и бульвара Рошешуар перед баром «На закате». В глубине террасы расположился продавец арахиса и жареного миндаля, зимой он, должно быть, торговал каштанами.
Со стороны улицы Клиньянкур на табурете сидел старичок и повторял хриплым голосом, терявшимся в утреннем шуме: «Энтран»… «Либерте»… «Пресс»… «Пари-Суар»… «Энтран».
[3]
К лотку была прислонена пара костылей. Одна нога у старика была обута в ботинок, другая в стоптанную домашнюю туфлю.
Увидев торговца газетами, Мегрэ сразу понял, что Жакоб — это не имя, а прозвище: старик с длинной торчащей бородкой, разделенной посередине на два клинышка, с большим крючковатым носом походил на персонаж, изображаемый на глиняных трубках, в просторечии именуемых Жакоб.