Женщина ойкнула, посмотрела на человека большими глазами и вдруг рассмеялась. И он, сам не зная почему, с облегчением засмеялся в ответ.
Раньше человек знал одну женщину. Громадная, почти с него ростом, она стояла на той стороне проспекта со снопом пшеницы. Рядом, подпирая ее плечами, высились мужчины-близнецы: один в каске — строитель, а другой без каски, но в очках — значит, интеллигент. Женщина не вызывала у человека никаких посторонних чувств, кроме уважения.
А от этой, маленькой, с ямочкой на щеке и таким детским, симпатичным смехом, у него потеплело внутри и вдруг захотелось странного: прикоснуться к ней, погладить по голове, приласкать. Он испугался, встал, чтобы уйти, но земля поплыла под ногами.
Женщина перестала смеяться.
— Погоди-ка, — сказала она, — ты что — голодный?
Мужчина молчал.
— Ты сегодня ел?
Мужчина отрицательно покачал головой.
— Господи, бывают же стервы! — с чувством произнесла женщина и, подумав не больше секунды, прибавила: — Идем, покормлю тебя! Ой, да не бойся ты… Я тут близко.
Человек с удивлением обнаружил, что ослушаться ее не может.
Жила женщина действительно недалеко.
— Входи, входи.
Через минуту он сидел на низеньком табурете и опасливо косился на узкоглазую, почти совсем раздетую девушку у синего моря, сиявшую на календаре. Потом перевел удивленный взгляд на облупленный подоконник, на баночку с луковицей, на стены в потеках, на связку газет в углу и — с замиранием сердца — на маленькую женщину, возившуюся у плиты.
— Чего молчишь? — на секунду обернувшись, спросила она.
— Думаю, — честно ответил он.
— Ну-ну, — улыбнулась женщина, и симпатичная ямочка снова прыгнула на ее щеку. — Сейчас будет готово.
Ему очень понравилась эта улыбка, и вообще уходить из кухоньки почему-то никуда не хотелось, хотя роста благосостояния народа здесь не наблюдалось. Женщина осторожно поставила на стол тарелку и села напротив.
— Ешь.
У нее был добрый голос и глаза добрые — и, поглядев в них сейчас, человек вдруг понял, что с этой женщиной он хочет пойти в районный отдел загса и там связать себя узами брака. А поняв это, ужасно заволновался.
— Ты что?
— Нет, ничего, — сказал он и покраснел, потому что ложь унижает человека.
— Ты ешь, ешь…
Он послушно взял ложку.
— Дай-ка пиджак! — Женщина ловко вдела нитку в игольное ушко. — Как тебя звать-то? — участливо спросила она через минуту.
Человек медленно опустил ложку в щи и задумался.
— Слава… — проговорил он наконец.
— Слава, — повторила женщина, примеряя к нему это имя. — А меня Таня.
Она тремя взмахами пришила пуговицу и, нагнувшись, откусила нитку. Человек украдкой смотрел на нее, и ему было хорошо.