Лисицын вспомнил те дни, когда на новой должности заместителя командующего постепенно ощутил, что расширившийся круг его обязанностей и беспрерывные встречи с множеством людей поглощают все его время. Он уже не мог, как прежде, основательно вникнуть в работу отделов, служб, частей. Не поверив этому новому ощущению, он попытался быть, как и прежде, внимательным к каждому, кто к нему приходил и кто с ним встречался, подолгу находился в отделах, тщательно читал документы, лично бывал на инструктаже дежурной смены командного пункта. Спустя месяц он убедился, что работать так уже невозможно: в сейфе скопилась гора документов, откладывалась масса неразрешенных дел, десятки людей ждали его…
Надо было выбирать наиболее важные проблемы, быть предельно кратким, бегло знакомиться с бесконечным потоком бумаг. И он стал работать избирательно, сосредоточивая внимание лишь на самых нужных и срочных объектах, лишая себя и подчиненных возможности удовлетворяющего обе стороны общения. Поди поговори по душам, когда на беседу с человеком остались считанные минуты… Техника безжалостно отнимала его от людей, и он барахтался среди тысяч разноцветных проводов, сотен блоков, контактов, бобин с магнитными лентами, мотаясь из зала в зал, срочно вылетая в Москву, на заводы, согласовывая и утрясая бесконечное множество больших и малых проблем…
Скорняков тоже радовался тому, что прогноз Лисицына оправдался и что решение, предложенное машиной и утвержденное им, правильное, а значит, и все остальное пойдет согласно плану; он переговорил по телефону с командирами частей, уточнил их решения, послушал Прилепского и остался доволен — они совпадали, люди уяснили обстановку и действовали сообразно ей; только один командир спросил командующего о целесообразности держать в резерве две эскадрильи перехватчиков. «Все ясно-понятно, товарищ командующий, — спешил доложить он, — «противник» будет прорываться с двух направлений, а поэтому и силы соответственно — на две части. Чего зря, товарищ командующий, летчикам в кабинах просиживать! Пусть повоюют!»
— Успеют, — осадил Скорняков не в меру горячего командира. — Навоюются. Одну эскадрилью оставь в кабинах, вторую высади из самолетов, пусть летчики походят, кости разомнут. Понял?
Конечно, понял. По голосу заметно, поутихла задиристая бравада. Второй год частью командует, на глазах растет, но еще школить надо. Нет-нет да и выбросит какой-нибудь фортель, смотри да смотри за ним. Уж очень хочется часть лучшей побыстрее сделать, а потому и ошибок целый короб. А часть — не звено и не рота. Во-о какая махина! Недавно спланировал ночные полеты с субботы на воскресенье. Люди за неделю устали, отдохнуть им надо, а ему налет давай.