Смольников передал указание командующего, повторил несколько раз позывные КП и летчика, согласно кивнул и положил трубку на аппарат.
Шло время, но тишины в эфире не наступало, и Скорняков то и дело поглядывал на динамики радиостанций, откуда доносились голоса летчиков, штурманов наведения, офицеров командных пунктов. «Если сейчас шум не утихнет, — думал Скорняков, — то растерянность летчика увеличится, и тогда до беды — рукой подать». И он не сдержался.
— Будет в воздухе тишина? Неужели нельзя прекратить этот базар! — кричал он в телефонную трубку. — Топливо на исходе, летчик на соплях тянет, а в воздухе галдеж несусветный! Вы — командир! Так и командуйте, как положено! — Бросил трубку, скрипнул зубами.
Не удержался… Других учил зря голоса не повышать, а сам…
— Седых, а ты чего молчишь? Наведи порядок в воздухе!
Полковник Седых, услышав голос командующего, встал со стула, подошел к радиостанции и взял микрофон:
— Внимание! Я — «Тайга». Всем работать только на прием! Только прием! На передачу работает один Пятьсот шестой! — Голос его, как всегда, был твердым, уверенным и спокойным. Положив микрофон, кивнул Смольникову: — Проследи, пожалуйста.
Шум в эфире стал постепенно утихать, и голос Пятьсот шестого зазвучал отчетливо; его запрашивал руководитель полетов аэродрома посадки, уточнял курс, напоминал о действиях с оборудованием.
— Видишь, Евгений Николаевич, — Скорняков успокоился, подошел ближе к полковнику Седых, — меня не все послушались, а стоило тебе взять микрофон — сразу тишина в эфире. Выходит, ты для пилотов самый большой начальник! Скорняков встал чуть-чуть в стороне от АРМа Седых, наблюдая за действиями его группы и вслушиваясь в радиопереговоры: Седых, Прилепский, Смольников следили за данными на экранах, записывали в рабочие тетради позывные, и севших на аэродромах летчиков, и тех, кто ожидал посадку, и тех, кто еще продолжал атаковать цели. До его слуха доносились радиокоманды и руководителей полетов, и офицеров командных пунктов, и троицы Седых.
— Остаток топлива пятьсот…
— Садись с прямой…
— Заведите на посадку с ходу…
— Займите зону номер три…
— «Большой», пройди по прямой — не успел отстреляться.
— Передаю управление «Байкалу»…
— Управление принял. Пятьсот девятый на связь…
Все это множество докладов и команд Скорняков мысленно разделил на три группы и, не замечая, принялся отслеживать радиоинформацию, вскоре он не удержался и мысленно очутился среди всего этого огромного роя, и им завладело напряжение руководства этим роем; несколько раз он подсказывал то Смольникову, то Прилепскому, приближался к ним, чтобы взять в руки микрофон, но в самый последний момент заставлял себя остановиться. Авиацией руководили самые опытные люди, и его вмешательство могло быть лишним. Но нервное напряжение осталось с ним, он долго еще находился в мире радиокоманд и докладов, среди тех, кто шел на перехват или заходил на посадку, переживая за каждого в отдельности и за всех вместе. Не заметил, как громче застучало сердце, зачастило дыхание…