Я тоже верил в это. Но все труднее становилось примирять с этой верой растущий внутренний протест. Состояние было подавленное»[203].
Коллега И.Г. Старинова Артур Спрогис так писал об этом периоде:
«В БССР всякими правдами и неправдами [в 1934–1935 гг.] ушли такие работники, как Гринвальд (Муха), Орлов (Аршинов), Ваупшасов (Смольский), – люди, которые имели богатый партизанский опыт в прошлом. Именно они руководили такой идеально проведенной операцией, как налет на город и станцию Столбцы (Западная Белоруссия). Тогда 60 человек за ночь разгромили полицию, жандармерию, казармы пехотного полка, тюрьму, освободили арестованных, на рассвете за городом приняли бой с кавалерийским полком и прорвались через границу к своим.
Эти люди ушли не потому, что они выдохлись или переродились. О противном говорит тот факт, что, как только в 1936 г. стало известно, что для работы „Д“ есть возможность уехать в страну „X“, они стали рваться туда добровольцами. О том, как они себя там проявили, можно судить по тем наградам, которыми их награждали партия и правительство.
Я на этой работе остался до последнего момента, ибо верил в ее целесообразность, но в конце концов ушел, обещая себе вернуться к ней тогда, когда начнутся активные действия. Так и получилось. Через три месяца я опять вернулся на эту работу и уехал в страну „X“, а по возвращении пишу эту докладную записку. Ответить на вопрос, почему так происходит, в высшей степени трудно. Причина кроется в существующей обстановке, а также в отношении высшего руководящего состава к работникам этой отрасли. Отношение, которое трудно поддается критике, но в то же время имеет огромное значение. Пояснить свою мысль я постараюсь на личном примере.
Мы привыкли, что наш труд ценим. Я не ошибусь, если скажу, что этого не было не только в БССР, но и на Украине и в Ленинграде. Наша работа стала считаться второстепенной. Наши работники использовались не по прямому назначению: производство обысков, арест, конвоирование арестованных, нагрузка дежурствами и т.д. и т.п. Это была система, продолжавшаяся из года в год. Не трудно понять, что это отражалось в аттестации по присвоению званий.
В 1936 г., во время моего разговора с бывшим начальником Особого отдела Карелиным, последний заявил, что моя работа с 1930 по 1936 г. в качестве помощника, а потом уполномоченного Особого отдела по работе „Д“ – это не оперативная работа. И вот результат. Хотя я в рядах РККА и ВЧК–ОГПУ–НКВД беспрерывно с начала 1919 г. и имею соответствующую подготовку: военную школу ВЦИК и ВПШ ОГПУ, я был аттестован с присвоением звания младший лейтенант госбезопасности.