Я повернулся и включил ночник. Будильник показывал половину третьего ночи.
Да уж, наверное, я наделал немало шума, раз мать проснулась и пришла сюда из своей спальни. Если, конечно, спала, а не лежала без сна в тягостных раздумьях о том, как выпутаться из неприятностей.
Я уселся на край кровати, надо бы отлить, но это не так-то просто. Туалет с ванной находился в конце коридора, слишком далеко, чтоб использовать шаг «пятка — носок» или просто допрыгать на одной ноге.
Я пожалел, что не прихватил из госпиталя костыли. Мне предлагали.
Вместо этого пришлось снова затевать эту муторную процедуру: прикреплять протез к культе — и все ради того, чтоб сходить в сортир. Как же я истосковался по дням, когда мог быстро вскочить с постели и бежать пятимильный кросс перед завтраком или же вылетать на вертолете в новую атаку на талибов.
Раз или два я делал это в полусне, резко вскакивал с кровати, забыв, что стал одноногим. Но вспоминал тотчас же, как только падал на пол. Один раз доигрался до того, что открылась рана на культе и одновременно я сильно расшиб голову о больничную тумбочку. Врач был не в восторге.
И вот я без всяких приключений добрался до ванной комнаты, где и облегчился. Поднял голову, поймал свое отражение в зеркале над раковиной.
— Чего ты хочешь от жизни? — спросил я свое отражение.
— Не знаю, — последовал ответ.
Но в глубине души я знал, чего хочу. И понимал, что никогда не получу этого. Летать на аэроплане, пусть даже на «Спигфайере», с двумя металлическими протезами вместо ног — это совсем не то, что командовать взводом пехотинцев. Да само слово «пехота» подразумевает солдата с ногами. Наверное, можно попросить, чтоб меня перевели в танковый полк, но даже танкисты становятся порой пехотинцами — когда теряют свой танк. И я не смогу им сказать: «Пардон, ребята, нельзя ли продолжить атаку без меня?», сидя на земле с протезом вместо ноги в ожидании, когда кто-то подвезет. Разве можно?..
Но по каким причинам мне так нравилось командовать взводом пехотинцев? И где я смогу найти замену этому занятию?
Я вернулся к себе и лег в постель, оставив протез стоять возле стены, точно часовой.
Сон не шел.
Пожалуй, впервые за все время после ранения я увидел свое будущее в истинном свете. И мне страшно не понравилось то, что я увидел.
«Почему именно я? — задал я все тот же вопрос. — Почему ранили меня, а не кого-то другого?»
Да, я ненавидел талибов, ненавидел жизнь в целом и свою судьбу, которая столь сурово обошлась со мной. Но более всего я ненавидел самого себя.
Почему я допустил, чтоб такое произошло? Почему? Почему?..