Думает ли она о Мэндерли хоть изредка? Помнит ли, как сидела хозяйкой за обеденным столом там, где теперь сижу я? Пила ли она, как я, чай под каштаном? Или все это забылось, ушло в небытие и за этим спокойным бледным лбом нет ничего, кроме ощущения легкой боли или неудобства, смутной благодарности, когда греет солнце, дрожи недовольства, когда подует ветерок?
Я хотела бы положить ладонь ей на лоб и сбросить прочь года. Я хотела бы увидеть ее молодой, такой, какой она некогда была, с каштановыми кудрями, румянцем во всю щеку, живую, энергичную, как сидящую рядом с ней Беатрис, говорящую об охоте, собаках, лошадях. А не такую — с закрытыми глазами, ждущую, пока сиделка взобьет подушки.
— А у нас сегодня к чаю что-то вкусненькое, — сказала сиделка, — сандвичи с салатом. Мы ведь любим салат, да?
— Разве сегодня салатный день? — спросила старая дама, приподнимая с подушки голову и глядя на дверь. — Вы мне этого не говорили. Почему Нора не несет чай?
— Я не хотела бы быть на вашем месте, сестра, и за тысячу фунтов в день, — сказала Беатрис вполголоса.
— О, я привыкла, миссис Лейси, — улыбнулась сиделка. — Мне здесь очень удобно. Конечно, у нас случаются плохие дни, но могло быть во много раз хуже. Она очень покладистая, не то что некоторые пациенты. И персонал очень услужлив, а это главное. А вот и Нора.
Горничная внесла столик с раздвижными ножками и откидной крышкой и белоснежную скатерть.
— Ну и копуша ты, Нора, — проворчала старая дама.
— Только что пробило половина пятого, мадам, — сказала Нора тем же бодрым, веселым голосом, что и сиделка.
Интересно, сознает ли старушка, что люди говорят с ней особым образом. Интересно, когда они стали так говорить впервые, и заметила ли она. Возможно, она сказала себе: «Они думают, я постарела, какая нелепость!» — а потом мало-помалу привыкла, и теперь ей кажется, что они всегда только так и говорили, это вошло в привычку. Но где же молодая женщина с тонкой талией и каштановыми кудрями, которая кормила сахаром лошадей? Она где?
Мы пододвинули стулья к раскладному столику и принялись за сандвичи с салатом. Для старой дамы сиделка готовила их отдельно.
— Ну как, вкусное у нас сегодня угощение? — спросила она.
Я увидела, как на неподвижном бесстрастном лице мелькнула улыбка.
— Я люблю салатный день, — сказала старушка.
Чай был обжигающе горячий, слишком горячий, чтобы его пить. Сиделка потягивала его крошечными глоточками.
— Попробуйте в наши дни получить у прислуги кипяток, — сказала она, кивая Беатрис. — Никак не могу этого добиться. Вечно держат чайник на маленьком огне. Тысячу раз говорила им об этом. Будто и не слышат.