Он казался усталым, поникшим, измученным. Лучше бы они не приезжали, подумала я. Они испортили нам день. Потребовалось слишком много усилий так вот сразу после приезда. Я тоже чувствовала себя усталой, усталой и подавленной. Голос Максима звучал чуть ли не раздраженно, когда он предложил, чтобы мы пошли в сад. Какой надо быть идиоткой, чтобы опрокинуть бокал с вином!
Мы вышли на террасу и направились вниз, к подстриженным зеленым лужайкам.
— Жаль, что вы так скоро вернулись в Мэндерли, — сказала Беатрис, — было бы куда лучше, если бы вы поболтались месяца три-четыре в Италии и приехали сюда в середине лета. Очень пошло бы на пользу Максиму, не говоря о том, что было бы куда легче для вас. Боюсь, что сперва вам придется здесь туго.
— О, не думаю, — сказала я. — Я уверена, что полюблю Мэндерли.
Она не ответила, и мы молча прошлись взад-вперед по лужайке.
— Расскажите мне о себе, — наконец сказала Беатрис. — Что это такое вы делали на юге Франции? Жили с какой-то кошмарной американкой, сказал Максим.
Я объяснила ей про миссис Ван-Хоппер и что привело меня к ней; Беатрис слушала меня очень сочувственно, но не очень внимательно, словно ее мысли были заняты чем-то другим.
— Да, — сказала она, когда я приостановилась, — все это произошло очень внезапно, как вы говорите. Но, конечно, мы были в восторге, милочка, и я всем сердцем надеюсь, что вы будете счастливы.
— Спасибо, Беатрис, большое спасибо.
Я спрашивала себя, почему она сказала, что надеется, мы будем счастливы, а не сказала, что уверена в этом? Она была добра, она была искренна, она мне очень понравилась, но в ее голосе проскальзывало сомнение, вселявшее в меня страх.
— Когда Максим написал мне обо всем, — продолжала она, беря меня за руку, — и сказал, что нашел вас на юге Франции и что вы очень молоденькая и очень хорошенькая, должна признаться, я пришла в ужас. Мы все ожидали увидеть этакую светскую красотку, очень современную, с наштукатуренным лицом, одним словом, девицу, какую ждешь встретить в таких местах. Когда вы вошли в кабинет перед ленчем, я не поверила своим глазам.
Она рассмеялась, я тоже, но она так и не сказала, разочаровала ее моя внешность или успокоила.
— Бедный Максим, — сказала она, — он прошел через страшные дни, будем надеяться, что вы заставили его забыть о них. Конечно, он обожает Мэндерли.
Мне и хотелось, чтобы не прерывался ход ее мыслей и она так вот легко и естественно еще и еще рассказывала мне о прошлом, и одновременно в самой глубине души я боялась о нем знать, боялась о нем слышать.
— Мы с Максимом совсем не похожи, — сказала Беатрис, — наши характеры диаметрально противоположны. Нравится мне человек или нет, довольная я или сержусь, сразу по мне видно. Максим другой. Очень сдержанный, очень замкнутый и скрытный. Никогда не узнаешь, что там у него в душе. Я взрываюсь по малейшему поводу, вспыхну, а через секунду все позади. Максим выходит из себя один или два раза в год, но когда это случается, лучше быть подальше. Но не бойтесь, вряд ли вы выведете его из себя, детка, у вас такой уравновешенный характер.